– Меня это более не волнует. За последние недели со мной произошли вещи много худшие, чем вы в состоянии вообразить. Пруденс, пожалуйста, проводи господ.

– С-спасибо, сэр, – выдавила Роуэн, когда хлопнула входная дверь. – Что вступились за меня.

Патрик оставил ее слова без ответа и молча вышел из комнаты.

Это столкновение будто бы ненадолго оживило хозяина дома, но шли дни, колокольчик в магазине звонил все реже, и Патрик Холландер все больше погружался в отчаяние. До него едва дошли слова Пруденс о том, что Элис уехала; он лишь отметил, что это к лучшему, так как он больше не мог позволить себе держать столько слуг. Друзья, которых он прежде принимал у себя, оставили его, так как на дом уже пала тень скандала. Сам он практически не выходил из гостиной, требуя приносить еду туда и до поздней ночи засиживаясь над бутылкой-другой.

Роуэн тоже больше почти никто не спрашивал; похоже, новости о выдвинутых против нее обвинениях уже распространились по всему городу. Она была благодарна, что ее оставили в покое; ее не отпускал страх, что те люди вернутся, и в этот раз с доказательствами, или еще хуже – что всплывет правда о смерти Элис. Она беспокоилась, что хозяин не сможет платить и ей, но из преданности, вызванной его поступком, она не искала другой работы. Кроме того, половина города была явно настроена не иметь ничего общего с домом торговца шелком.

Все это время она гадала, что же хозяин сделал с детским гробиком, но эту загадку решить так и не смогла. Как-то днем, когда Патрик сидел в гостиной, пустым взглядом уставившись в камин, она набралась храбрости спросить его об этом:

– А ребенок, сэр? Диана? Разве она не должна быть похоронена на церковном кладбище?

– Что?! – взревел мужчина, вновь давая волю дурному настроению. – Как смеешь ты говорить со мной о моей дочери? Это не твое дело! Она с Господом, как и моя жена. Убирайся с глаз моих!

– Да, сэр. – Роуэн попятилась. – Простите меня, мне не следовало говорить об этом. – Он лгал, Роуэн не сомневалась, но могла только сделать, как было велено.

В конце сентября, когда деревья начали сбрасывать листья, а в воздухе уже ощущались близящиеся морозы, Патрик дал расчет Джеримае.

– Откровенно говоря, у нас не осталось покупателей, – произнес он то, что было очевидно обоим. Полки, где когда-то лежали ткани, покрылись пылью, а сам дом погрузился в тишину, хотя порой, если прислушаться, Роуэн чудилось, что кто-то играет на фортепьяно. Печальная мелодия, колыбельная, которую когда-то пела ее матушка. Она быстро отбрасывала эти мысли, так как никто в доме больше не играл.

Томми перестал доставлять им мясо, так как хозяин ел так мало, что оно было не нужно, но как-то днем, когда Роуэн, избегая реки, возвращалась с прогулки по полю к югу от города, она столкнулась с ним на улице. Кивнула, проходя мимо, так как даже не ждала, что он остановится, особенно после их последней встречи. Да и весь город теперь всячески старался обходить стороной оставшихся обитателей дома торговца шелком.

– Роуэн, – позвал он, когда она отошла на пару шагов.

Остановившись, она обернулась.

– Как ты справляешься? – спросил Томми, подойдя и робко улыбнувшись.

– Неплохо, – ответила она, уже делая шаг в сторону.

– Мы не можем снова стать друзьями? – спросил он.

От этих слов у Роуэн мелькнула надежда, что мир вокруг еще не целиком превратился в пепелище.

– Не уверена, что это мудрое решение, – медленно ответила она. – Я не тот человек, с кем сейчас хотят водить дружбу.

Стянув с головы шапку, Томми принялся нервно крутить ее в руках.