Большая дорога шла перелесками, среди спеющих хлебов и местами уже скошенных лугов, уставленных копнами свежего, душистого сена. Вскоре наш обоз свернул с большака в сторону, на пустынный проселок.

— Разве мы одни поедем? — испугалась Клавдия Никитична. — Вдруг недобрые люди встретятся…

— Вдруг, вдруг! — рассердился Дубов. — Знаем, куда и где ехать, не впервой в этих местах. Да и что мы — беззащитные? Семеро хорошо вооруженных людей!

И впрямь, маленький отряд наш вооружен был на славу. Револьверы и винтовки были у всех, а у Георгия даже ручной пулемет. Глядя на наш обоз, я живо представлял себе, что мы едем в прерии, на американский Дальний Запад. Какие приключения ждут нас, и будут ли они походить на те, что описывали Майн-Рид и Фенимор Купер в своих романах? Я и себя чувствовал храбрым траппером, но хотя я, как и Люба, ехал в удобном тарантасе, а не гарцевал на коне, рядом со мной лежало маленькое заряженное ружье.

Солнце скрылось за горой, на которой стоит невидимый теперь нам город. Повеяло прохладой. Стало темнеть. С лугов возвращались косцы. Большое стадо, с ревом и пылью, шло с выгона к деревне.

— Ночевать, Андрей Матвеевич, на хуторе будем? Как вы думаете?

— Конечно. Спокойней и без лишней огласки. Егор Салов — мужик степенный. Подавайся на хутор, Борис Михайлович. И дорога тут сносная.

Стемнело, когда мы остановились на ночлег. Люба уже спала, и отец перенес ее в избу на руках. Впечатления дня, жара утомили меня. Не дождавшись конца чаепития, я улегся на постели, приготовленной на широкой лавке, и сразу заснул.

Было рано, когда мы поднялись и обоз двинулся дальше.

Стояло дивное утро, тихое и прохладное.

Мириадами искр сверкала роса по лугам.

Спеющая рожь никла к земле тяжелым колосом. Наливали зерно пшеница и овес. В лугах кое-где звенели косы. Размеренно взмахивая ими, двигались ровным строем косцы. Пестрея кофтами и сарафанами, с песнями сгребали сено девушки. Распряженные телеги вздымали кверху оглобли. Остро пахло дымом от костров. В полевых котлах и ведерках готовился завтрак. Мирная картина эта заслонила в памяти сумятицу, которую мы наблюдали там, в покинутом нами городе.

Проснулась Люба. Личико ее разрумянилось, локоны волос выбились из-под шляпки. Осмотревшись, она воскликнула:

— Мама, папа, как красиво!

Услышав, что взрослые сравнивали хлеба с морем, спросила:

— Море тоже рыжее?

— Что ты, детка, — возразила мама, — море синее. Разве забыла Крым? А впрочем, как не забыть? Третий год на курорте не были…

— Кончатся волнения, фронты, поедем снова в Крым — загорать и купаться, — успокоил отец.

— Кончатся! — ворчала мама. — А почему бы нам и сейчас не быть там? Сколько порядочных людей уехало на юг и даже за границу от этих ужасов, только у нас не хватило догадки. Вот и тащимся в эти глупые горы.

— Урал — богатейшие, красивые горы, а не глупые.