— Я, наверное, этого не дождусь. Вот мерзость!

— Придется потерпеть, мистер Салсидо.

Донни презрительно оскалился. У него недоставало половины зубов. Оставшиеся пожелтели и обкололись.

Пододвинув к кровати стул, я сел.

— Зачем ты шел к дому своего отца?

— Он ко мне никогда не приходил, зачем мне идти к нему?

— Но ведь зачем-то ты шел.

— Да знаю я, черт побери! Все это чистой воды риторика — цицеронство. Я спрашиваю самого себя, каковы были мои мотивы, — занимаюсь самоанализом. Разве это не хорошо? Не говорит о моем прогрессе?

Он сплюнул, и мне пришлось отодвинуться, чтобы не стать мишенью.

— Я не знаю, почему делаю то, что делаю, — сказал Донни. — В противном случае разве я был бы здесь?

Я промолчал.

— Надеюсь, когда-нибудь такое случится и с вами, — продолжал он. — Нападет слабость. Апатия. Вы считаете, что у меня странная кожа? И чего же в ней странного? Все мозговеды, с кем я говорил, заверяли, что кожа это не главное; в первую очередь надо заглядывать внутрь. Проникать сквозь поверхность.

— И со многими «мозговедами» ты разговаривал?

— Всех не перечесть. И все такие же кретины, как и ты. — Донни закрыл глаза. — Кругом лица, кто-то что-то бормочет… Крошечные страшные комнаты, вроде этой… Проникните сквозь кожу, загляните внутрь. А мне нравится моя кожа. Кожа — это всё. Она удерживает внутренности тела. — Глаза открылись. — Слушай, приятель, сними с меня вот это, дай потрогать свою кожу. Когда я не могу к ней прикоснуться, мне кажется, что меня здесь нет.

— Всему свое время, Донни.

Застонав, он отвернулся.

— Кстати, о твоей коже, — сказал я. — Ты сам ее разукрасил?

— Идиот! Как я мог работать на спине?

— Ну а остальное?

— А ты что думаешь?