Договорились на семнадцать часов. Данилов, по своему обыкновению, явился на десять минут раньше оговоренного и застал в подвале Ерофеева, уже успевшего наполовину опустошить свой бокал.

Отдав должное прошлому, перешли к настоящему. Ерофеев посетовал на то, что сидит с докторской степенью в доцентах, а Данилов на то, что все никак не доведет работу над докторской диссертацией до конца. Под второй бокал Данилов приступил к «вербовке». Туману напускать не стал, незачем это, но и в подробности особо не вдавался. Так, мол, и так – совершенно невинная научная работа спровоцировала конфликт с больничной администрацией, отчего работать стало сложно. Попытка уладить дело миром привела к тому, что во время включения чайника Данилова шибануло током. Отсутствие доказательств не позволяет выдвигать обвинения, но логика подсказывает, что это произошло не случайно. Короче говоря, показываться в больнице больше не хочется, а работу, тем не менее, нужно довести до конца. Не будет ли Дмитрий Алексеевич любезен настолько, чтобы сделать копии историй болезни всех «скоропомощных» пациентов, умерших в больнице с девятнадцатого сентября по тридцать первое октября. Можно не сразу, а постепенно, не горит, главное, чтобы копии были бы полными, вплоть до листов назначений. Возможно, что потребуются истории за ноябрь и декабрь. Не будет ли это затруднительно для занятого человека?

– Не будет! – сказал Ерофеев. – Тем более, что сам я копированием заниматься не стану, а поручу это дело одной ответственной аспирантке, которая обожает белый шоколад и сливочные ликеры вроде «Бейлиса».

– Намек понят, – улыбнулся Данилов. – Обеспечим девушке сладкую жизнь.

Евгении Юрьевне Ерофеев дал интересную характеристику.

– Душная баба, гибрид Макиавелли с Горбачевым.

– С Макиавелли все ясно, а вот что общего у нее с Горбачевым? – спросил Данилов.

– Демагогия! – Ерофеев стукнул по столу кулаком. – Она такой же высококлассный демагог. Любимая тема – корпоративная солидарность и взаимовыручка, о прогрессе тоже любит порассуждать… Говорю же вам – душная баба. Спорить с ней бесполезно, надо сразу обозначать границы и не позволять их переходить. Мои личные границы заключаются в том, что я липовых заключений никогда не даю, пишу то, что видел. Никакими доводами меня невозможно заставить изменить категорию расхождения с третьей на первую.[33] Но некоторые мои коллеги не столь щепетильны… Впрочем, это их дело.

– А какого вы мнения о главном враче? – поинтересовался Данилов.

– Пока никакого, – Ерофеев пожал плечами. – Он старается держаться в тени, на конференциях присутствует редко, с народом практически не общается. Бразды правления крепко держит в своих руках Евгения Юрьевна. Она едина в трех лицах – и начмед, и главврач, и зам по экономическим вопросам. Юлия Владиславовна, которая на этой должности сидит, самостоятельно ни одного решения не принимает. Мой кабинет, например, давно ремонта требует. Весь этаж отремонтировали, а меня обошли – средств якобы не хватило. Но на самом деле это Евгения Юрьевна мстит мне за мою несговорчивость. Как говорили древние римляне, «Ira vindictam quaerit».

– Гнев ищет мести, – машинально перевел Данилов.

– Пусть, даже, и такой мелкой, – добавил собеседник.

За прошедшие годы Ерофеев сильно изменился. В движениях появилась прежде несвойственная ему степенность, волосы на голове сильно поредели, а бороде обильно серебрилась седина. От прежнего непоседливого ассистента не осталось совсем ничего, разве что только привычка то и дело протирать стекла очков.

Договорились о том, что копии историй болезни будут переданы во вторник, в половине пятого. Местом встречи выбрали знакомую Данилову подвальную кофейню – Ерофеев сказал, что это единственное место в округе, возле которого вечером можно припарковаться. По дороге домой Данилов заглянул в супермаркет за вознаграждением для ерофеевской аспирантки. Помимо бутылки «Бейлиса» и полукилограммовой коробки белых конфет, купил ореховый тортик для своих дам и килограмм «Белочки», которую дома предпочитали всем прочим конфетам.

Бутылку и коробку Данилов убрал в кухонную «свечку» в пакете, так поступали с тем, что не было предназначено для домашнего употребления. Разумеется, Мария Владимировна сразу же заглянула в пакет и поинтересовалась, кому предназначается такой роскошный презент. Взгляд у нее при этом был, как у следователя, предъявляющего обвиняемому неопровержимые доказательства.

– Одной девушке, расположение которой для меня крайне ценно, – загадочно ответил Данилов.

– Ты завел любовницу?! – трагическим шепотом спросила дочь, удивленно округлив глаза.

– А чем я хуже других? – так же, шепотом, поинтересовался Данилов.

– Не знаю, что тебе сказать… – Мария Владимировна осуждающе покачала головой. – Мне кажется, что ты поступаешь неправильно и непременно об этом пожалеешь. Но пока что можешь спрятать пакет в моем шкафу, чтобы мама его не увидела. Она сразу все поймет и сильно расстроится…

– Благодарю за предложение, – сказал Данилов обычным голосом, – но чувство юмора у тебя, я смотрю, атрофировалось. Презент для аспирантки, которая будет собирать для меня материалы, и я даже не предполагаю с ней встречаться – обмен дарами будет проходить через посредника.