Отношения с братьями и сестрами (или их отсутствие)

Моя сестра переехала в Лос-Анджелес спустя два месяца после моего возвращения в Нью-Йорк. Это произошло случайно. Долгие месяцы мы обсуждали, как я наконец закончу десятилетние скитания и перееду на Манхэттен, где мы будем жить в теплых сестринских отношениях в двадцати кварталах друг от друга. Но через шесть недель после моего переезда Мишель позвонила и сообщила, что ее пригласили на собеседование в Лос-Анджелес. Она успешно его прошла и должна немедленно переехать – обидно упускать такой шанс. Через три недели она уехала.

Мягко говоря, я чувствовала себя разбитой – замаячила знакомая боль разлуки. Но я не была удивлена. Мишель переехала на Манхэттен в год, когда наш брат Гленн поступил в университет. Так хотя бы один ребенок жил бы рядом с отцом (на всякий случай, будто простое присутствие могло предотвратить несчастье). Многие соглашения в нашей семье были негласными, поэтому, когда Мишель начала собирать вещи в огромные коробки, я не возражала. Мы обе знали, что происходит. Наступил мой черед стать якорем, а ей пришло время расправить паруса и выйти в открытое море.

Через пять лет, когда Гленн вернулся в Нью-Йорк, я уехала в Лос-Анджелес – к своему молодому человеку, но меня утешало понимание, что сестра где-то рядом. Она помогла спланировать мою свадьбу, встретившись с организатором, администратором ресторана и фотографом за три дня. Мишель была единственной подругой невесты и на свадьбе произнесла такой тост, что довела гостей до смеха сквозь слезы.

Сострадание и поддержка поздно пришли в наши отношения. Подростками мы плохо ладили. Как и большинство сестер с разницей в три года – слишком мало, чтобы играть в родителя и ребенка, и слишком много, чтобы быть ровесницами, – мы выросли, враждуя и соревнуясь за любовь брата и ограниченное время родителей. Теперь я понимаю, что, когда наша мама умерла, мы с Мишель не обрели утешение друг в друге. Знакомая пропасть расширилась. Родственные связи наделяют фальшивой уверенностью, когда семью накрывает волна перемен. Конкуренция была нашим традиционным кодексом правил.

Родители учили нас защищать младшего брата и заботиться о нем, и мы делали это изо всех сил. Но не испытывали эмпатии друг к другу. Напряжение между братьями и сестрами часто представляет собой несдержанную ярость, и после смерти мамы Мишель стала моей мишенью. Она, в свою очередь, постоянно нападала на меня. Пока мы ругались и игнорировали друг друга, родилась новая странная конкуренция: кому будет тяжелее после смерти мамы, кто больше сделает для Гленна и получит больше внимания от папы.

Все это происходило на фоне натянутой нормальности и невыраженного горя. Наш отец иногда говорил, что один человек важнее группы и что мы должны научиться заботиться о себе сами. Поначалу эта идея казалась мне неплохой. В 17 лет я не могла заботиться о младшем брате, поэтому для поступления выбрала университет, который находился в 1500 километрах от Нью-Йорка. Побег был моим планом. Но за обидой, которую я питала к Мишель, стоял защитный рефлекс и связь, которую не смогли убить ни вражда, ни расстояние. В ту ночь, когда отец позвонил и сообщил, что уходит из семьи, я попыталась договориться с ним по телефону, в итоге скатившись до угрозы: «Если ты бросишь своих детей, я заберу их». В тот момент я поняла, что эти слова не были пустым обещанием. Несмотря на давние проблемы, Мишель тоже это понимала. Когда мы вспоминаем ту ночь, она говорит, что начала собирать вещи, готовясь к переезду в мой дом.

Я не знаю, когда в наших отношениях наступил перелом. Возможно, мы просто повзрослели. Но я точно знаю, что в ту ночь между мной и Мишель родилось взаимопонимание: невзгоды помогли нам найти общий язык. Потеряв мать, каждая из нас обрела сестру. Вряд ли мы подружились бы в других обстоятельствах.

Чтобы эта история не казалась слишком банальной и слащавой, я должна признать, что мы не заменили друг другу маму. Мишель – по-прежнему моя младшая сестра. Она расстраивается, если я веду себя не как образец для подражания. Я – по-прежнему старшая сестра, и меня часто удивляет и злит, если она ведет себя более разумно, чем я. Даже когда мы стараемся преодолеть эти чувства, ошибки прошлого не стереть.

В ту ночь 1992 года, перед тем как Мишель переехала в Лос-Анджелес, я не выдержала и разрыдалась.

– Не плачь, – умоляла она. – Ты должна быть сильной ради меня.

– Я не могу всегда быть сильной, – возразила я. – Черт. Ты единственная, благодаря кому я чувствую себя уверенно. Не хочу, чтобы ты уезжала.

Очень быстро, будто дождавшись своей очереди, Мишель выпалила:

– Да? А как же день, когда ты поступила в университет и уехала? Мне ведь было всего пятнадцать.

В тот момент я поняла, насколько глубоко скрыты воспоминания о предательстве. Как бы далеко мы с Мишель ни уехали друг от друга, обязательно к ним вернемся.

Старшая дочь из двух, средняя дочь из пяти, младшая сестра и старшие братья – комбинации разнообразны, и женщины, лишившиеся матерей, представляют их все. У 85 % женщин, опрошенных для этой книги, есть братья или сестры, которые всегда были главными героями общей семейной истории.

Я уже говорила, что отношения дочери с матерью нередко являются самыми долгими в жизни. Но те, у кого есть братья или сестры, особенно сестры, находятся в отношениях, которые могут длиться даже дольше, чем отношения с родителями. Их качество и глубина со временем меняются. Как и в прогнозе погоды, в них бывают бури и солнечные дни.