— Кроме того, у людей искусства обычно доминирует правое полушарие, и они неохотно применяют научные методы и инструменты, — подчеркнула Зоя. — Используют научные тесты, лишь когда возникают подозрения. Так что все равно анализ начинается с интуиции.
— Но ведь есть множество отличных экспертов по искусству, у которых нет твоей синтезии…
— Синестезии.
— Да, ее… Ведь этот вывих в твоем сознании не делает тебя классным экспертом автоматически. Вряд ли музей Гетти наймет маленькую девочку, чтобы та бродила по залам, тыча пальчиком в картины — эта настоящая, а эта не очень.
— Конечно, — согласилась Зоя, — эту способность надо развивать. Я понятия не имела, как может мне пригодиться в жизни это мое шестое чувство, но раз уж это были цвета и музыка, то я стала обучаться им. Образование стало чем-то вроде программного обеспечения в моем сознании. Понятия не имею, как работает эта программа, когда я смотрю на какую-то работу, воспринимая мазки, игру света и тени на поверхности скульптуры, черты лица, структуру ткани в одежде миллион признаков, которые я не смогу описать словами, но они становятся у меня в голове музыкой.
— Жуть какая-то, — сказала Талия. — Не просто звуки, а музыка?
— Полезная штука, да? — сказала Зоя. — Желтые пикколо, красные виолончели, черные литавры — полная палитра живописи, тысячи оттенков серого цвета в мраморной скульптуре — все это дает звучание большому оркестру. Что попроще — звучит как джаз, рок или ритм-энд-блюз. Чем больше я разбиралась в музыке, тем лучше понимала искусство.
— Музыка у тебя в голове?
— Да, у меня в голове.
— В России таких стараются запирать, чтобы они ненароком себе чего-нибудь не сделали, — подмигнула Талия. — А таких голосов не слышишь — ну, знаешь, марсианских, или ЦРУшных, или типа тех, что велят тебе кого-нибудь убить?
Напряжение спало, и обе женщины рассмеялись.
— Ну и как звучит мой Вермеер? — с любопытством спросила Талия.
— Как симфонический оркестр мирового класса, — ответила Зоя, еще раз мельком взглянув на картину, — со второсортными струнными.
— Второсортными?
— Да, — сказала Зоя и сжала губы, подыскивая нужные слова. — Струнные здесь едва слышны, — наконец произнесла она. — Вот, посмотри сюда, — показала она на картину. — Какая глубина света. Все будто покрыто световой глазурью, как это обычно у Вермеера. Хороший свет и глубокие реалистичные тени здесь безусловно удались.
— Это у нас удачная оркестровая партия?
— Точно, — сказала Зоя. — Но взгляни на лица. — Она указала на лик Христа, потом на толпу, стоящую на берегу. — Они все — как чурбаны. Ни души, ни чувства. На этих лицах отсутствует выражение. И вот, взгляни на лодку на берегу — все плоское и непропорциональное. А Вермеер был крайне щепетилен в точности ракурсов и пропорций.
Талия пригляделась.
— Да. — Она отошла на шаг и посмотрела на Зою. — Все верно. Я этого никогда не замечала. — Она обреченно вздохнула.
— Тебя наверняка смутили сияние красок и великолепная игра света и тени, которая ему удается, — сказала Зоя. — Наверняка ты про себя думала, что если