– НЕТ! – надрывисто произнёс он. – Не может быть!

Зоя села возле Летаева и взглянула на ранения. Они были очень серьёзные. После такого вряд ли можно выжить. Фокин был прав. Неподалёку послышался приближающийся шум солдат. Это, наконец, прибыло подкрепление. Теперь можно действовать по плану и переключиться из режима «обороны» в «наступление». Но для бойцов эта новость была не очень утешающей. Погиб их товарищ. Их брат погиб. И боль эту не заглушить никаким подкреплением. Мамонтова уже собиралась вставать, как вдруг заметила, что изо рта Фёдора идёт слабый пар. Девушка приложила пальцы к носу бойца и встрепенулась:

– Он дышит! Живой! Он ещё живой!

– Живой? – с надеждой переспросил Макаренко.

Фокин удивился. Как? Он же всё проверил. Егор был уверен в том, что Фёдор погиб. Но в этот раз Фокин ошибся. И эта ошибка радовала его, как никогда раньше. Видимо, руки на холоде настолько окоченели, что боец ничего не почувствовал. Но сейчас некогда было об этом думать. Появился шанс спасти Летаева. И его нельзя было упускать. У них не было на это права. Медсестра быстро поднялась и обратилась к Михаилу и Егору:

– Быстро! Взяли его! Тут я ему не помогу, нужно тащить в медпункт! У нас мало времени!

* * *

– Бой очень сегодня тяжёлый, – говорил Евгений Василенко.

Катя, сидящая на краю его кровати, понимающе кивнула:

– А когда бои были лёгкими? – с сочувствием проговорила она и взглянула на его перебинтованную ногу.

– Это да, – согласился тот. – Но сегодня там жарко. Ничего, я надеюсь, подкрепление уже прибыло. Мы их там сейчас разнесём. Второй батальон уже с юга их давит. Мы с севера.

– Мы их возьмём в кольцо? – догадалась девочка.

– Если всё будет хорошо – да, – сказал тот. – А так, видишь, что творится? Раньше пришлось всё это дело начать. Но ты не волнуйся, Катюха. Мы всё – равно их разнесём.

– Я знаю, – слабо улыбнулась та и отвела взгляд.

«Скорее бы это всё уже закончилось», – подумала девочка и встала с койки.

– Я пойду топлива в буржуйку подкину, – указала большим пальцем на печку она и прошла вдоль кроватей в конец блиндажа.

Катя набрала дров в руку и села напротив буржуйки. Как же она не любила эти моменты. Моменты, когда нужно ждать товарищей с битвы, надеяться и верить, что все они вернуться живыми. Волноваться за каждого, видеть страдания раненых. В такие часы ей было самой очень плохо. Плохо на душе. Даже полной грудью не вздохнёшь. И хотя большую часть жизни на фронте занимали стычки с немцами, девочке до сих пор было тяжело. И не только ей. Звуки выстрелов и взрывов стали для неё привычным делом. Она ничему не удивлялась и уже ничего не боялась, как это был вначале. Но оставалась вот эта тусклая, тяжёлая атмосфера и волнение за бойцов. Это никуда не деть. Девочка стала по одному подкидывать дрова в огонь. Рядом с печкой лежала Пуля. Собака грустными глазами наблюдала за занятой хозяйкой, но с места не шевелилась и даже лая не подавала. За время проведения в батальоне, она поняла, что в такое время нужно сидеть спокойно и выполнять единственную команду: «не мешать». Умное животное, очень умное. Тут дверь блиндажа распахнулась, огонь в буржуйке заколыхался. Девочка обернулась и увидела Владимира Самонова и Сороченко Евгения, которые поспешно заносили бойца на носилках. Катя присмотрелась к раненому и потеряла дар речи. Руки её повисли, дрова упали на пол. На носилках был Летаев. «Он весь в крови! И ноги, и руки, и грудь!» – подумала со страхом Катя и вскочила на ноги. – «Он жив?» Тут из операционной вышла Мария Фёдоровна, вытирая руки тряпкой. Бойцы сразу же направились к ней:

– Осколочное, – сообщил Владимир.

Женщина отбросила тряпку в сторону и подошла к еле живому Фёдору. Она, нахмурив брови, взглянула на бойца с ног до головы. Ни медля больше ни секунды, Мария решительно приказала бойцам своим привычным для всех рабочим тоном:

– Заносите быстро! – тут она повернулась к Гонеевой и Маренко, которые уже ждали её указаний. – Василис, Алён, за мной живо!