Руки мамы холодны, как лед, но все равно успокаивают Лиру. Она открывает глаза и смотрит в ее бледное лицо.

– Хочу знать, почему ты затеяла все это…

– О чем ты?..

– Скажи, что это все не из-за этого породистого скакуна? – Лира улавливает ее желание выдернуть руку и быстро шепчет: – Если ты сейчас дернешься, я вылечу из этого проклятого седла и все может стать намного хуже.

Мама согласно кивает. Она не краснеет и не бледнеет пуще прежнего. Самообладания у нее не занимать.

– Конечно нет. Что за вопросы такие?

– Тогда почему? Скажи, что все дело в людях, слухах, сплетнях? Или в чем?

– Это не самое лучшее время для разговора.

Не знает Лира почему ее понесло задавать вопросы именно сейчас. Все в одну секунду стало казаться неправильным.

– В чем? – продолжаю настаивать девушка, вцепившись в нее, словно это она, а не измененная лука седла, может удержать ее на месте. – Скажи мне.

– Отец.

Этого достаточно, чтобы прекратить расспросы сейчас. Этого чертовски мало, чтобы додуматься о причинно-следственных связях между проделанной работой и папой.

– Что папа?

– Потом Лира. Потом.

Она все же вынимает руку из ее ладони, а потом и вовсе отходит, чтобы поговорить с этим Казановичем.

– Дайте мне руку, Лира Олеговна.

Лира не хочет подавать своей руки этой женщине, особенно когда у нее такое выражение лица: бескомпромиссное, знаете ли.

– Все будет хорошо. Вы ведь верите мне?

– Нет.

– Будет вам шутить!