Из цветов были только мои лилии, лично привезенные и оставленные у дверей с неподписанной карточкой, гласящей: «Я выиграла».

Возле крематория ждали операторы из новостных агентств и с местной телевизионной станции, которым я подбросила пару намеков. Они снимали, как гроб достают из фургона и вносят в здание. Я отняла у Райана не только жизнь, но и похороны.

Решила, что не буду присоединяться к кучке скорбящих, потому что тогда рискую выдать себя. Вместо этого осталась в машине, хотя, честно говоря, испытывала легкое разочарование от того, что после всех своих усилий не увижу, как занавес отделит его гроб от всего мира – перед тем как останки опустятся в пылающую печь. Интересно, что сделают с его пеплом, будет ли он развеян где-то рядом с прахом Шарлотты? Никогда прежде не режиссировала смерть жены и мужа. Вряд ли с последующими моими кандидатами удастся превзойти это достижение.

Когда все вошли внутрь, я вспомнила, как в последний раз была в крематории, прощаясь с Олли. Народу там было еще меньше, чем на похоронах Райана, – я и шестеро его друзей-бездомных, которых я снабдила алкоголем на недельный запой. Я даже не уверена, что они вспомнили, кто такой Олли.

Я тосковала по разговорам со своим другом. Даже когда мы не общались, одно осознание того, что он где-то есть, вызывало чувство, будто я не одна. До сих пор не могла понять, каким образом коронер и полицейские могли так сильно заблуждаться относительно времени и места его смерти. Почему они так решительно отвергли мои слова? Я уверена, что встречалась с ним минимум шесть месяцев спустя после заявленного времени смерти. И все же была рада тому, что не слышала его последний вздох.

Когда я вернулась домой, там по-прежнему было пусто. Чисто, но пусто. Несмотря на открытые окна, автоматические освежители воздуха и ароматизаторы, размещенные в каждой комнате, маслянистый запах свежей краски все еще был силен. Польские отделочники проделали замечательную работу, заново оклеив стены и покрасив потолки. Все, от перил лестницы до плинтусов и дверных рам теперь было чистым, сверкающим и белоснежным, точно дом превратился в ледяной дворец.

Я нашла и распечатала примеры оформления комнат на «Пинтересте» и сайтах журналов по сетевому дизайну. Новые занавески, подушки и коврики были ярких цветов – желтого и зеленого, – чтобы внести в белизну отделки цветные акценты. Я заново распечатала и вставила в рамки семейные фото, чтобы повесить их на стену, расположить на подоконниках и комоде. А еще купила новое постельное белье и мягкую мебель в комнаты девочек и Генри. То же самое сделала с комнатой Тони, хотя когда мы снова станем единой семьей, он вскоре вернется в нашу супружескую постель.

Светлыми весенними вечерами темнота не спешила наступать, и я открыла заново застекленные двустворчатые двери и села в садовое кресло, чтобы выкурить сигарету. Следует отказаться от этой привычки до нашего с Тони воссоединения, потому что он ненавидит запах дыма. Лужайки и кусты вокруг дома аккуратно подстрижены, старый негодный батут разобран и выброшен в мусорный контейнер, ограда отремонтирована, уложен новый газон, клумбы перекопаны и засеяны заново. Все вокруг меня разноцветное и свежее. Новое начало для всего и всех.

Я не могла не улыбнуться, думая о будущем. Теперь ни Райан, ни Джанин не могли вмешаться в нашу жизнь, и ничто не мешало нам восстановить то, что когда-то было между нами… ничто, не считая упрямства Тони. После церемонии открытия таблички он так и не принял мое предложение навестить этот дом и обсудить наши проблемы. Оставался верен своему слову и не желал иметь со мной вообще ничего общего.

Сначала это меня обескураживало, но потом я осознала, что виной тому – моя собственная глупая ошибка. Надавила на него слишком сильно и слишком рано… Может быть, отчасти он действительно горевал о смерти Джанин. Когда-то я гордилась своей выдержкой, но теперь поспешила, пытаясь поторопить его, пока он еще не пережил это. И я знала, что люди, испытывая боль, часто говорят глупые вещи, которые вовсе не имеют в виду.

Зазвонил мобильный. Я в панике поспешно затушила сигарету, словно провинившаяся школьница, и спрятала окурок за лейкой. Номер был скрыт, и я понадеялась, что звонит Тони или Эффи. Они недавно сменили номера, и я вынуждена была приехать к ним домой, когда пришло официальное извещение о разводе. Однако, к моему удивлению, они съехали куда-то из съемного жилья. А когда я как-то раз после обеда доехала до школы Элис, чтобы забрать ее, учительница сказала, что дочку перевели в частную школу в другом графстве – но не сказала, куда именно. В соцсетях Эффи не отсвечивала, а Тони даже взял отпуск в собственной компании.

Единственным средством общения с мужем была электронная почта. За последние несколько недель я несколько раз попыталась связаться с ним, сообщив, что Генри болен тяжелой легочной инфекцией и что Тони просто обязан его навестить. Когда тот не ответил, написала снова, добавив несколько медицинских терминов и описав лечение в больнице – для пущего эффекта. Еще прикрепила фотографию Генри, спящего в кроватке, чтобы Тони стало окончательно стыдно.

– Алло, миссис Моррис? – произнес женский голос.

– Да. Кто это?

– Белинда из Кингсторпского пансиона.

Я сильнее прижала телефон к уху.

– Вы звоните насчет Генри? С ним всё в порядке?

– Да, все отлично. К нему пришел посетитель, и мне нужно ваше разрешение, чтобы впустить его.

– Кто пришел?

– Отец, Тони Моррис.