Глава 11

Всю ночь Грише и Маше снилась мама. Мама Зина, показавшая им в далеком году, какой должна быть настоящая мать, сидела со своими детьми, уговаривая немного потерпеть. Она рассказывала о том, что Наденька обязательно найдется и они опять будут вместе, как когда-то в сорок втором.

— Мама, а почему ты так похожа на Ягу? — спросила Маша, легендарной нечисти не очень-то и поверившая.

— Она моя… хм… — Зинаида задумалась, думая о том, как объяснить семейные легенды. — Она моя родственница. Потому и похожи мы…

— Метроном молчит, так страшно, мама, — признался Гриша. — За Машку страшно вдвойне, а ну как заболеет.

— Эх деточки мои, когда уж для вас война-то закончится, — вздохнула мама, покачивая своих детей натруженными, знакомыми руками. — Вы, главное, не отвергайте людей сгоряча, хорошо?

— Хорошо, мамочка, — голосом послушной девочки отозвалась Маша, хихикнув в конце.

Почему-то во сне эмоции и чувства у них были, но стоило только проснуться, и мягкая подушка вновь укрывала обоих с головой. В школе их никто не трогал, не врывался в теплую, Маша очень хорошо чувствовала — комната теплая, хотя по-прежнему боялась удара обжигающего холода утром, а Гриша проверял ее всю ночь — жива ли, дышит ли…

Кто-то каждое утро оставлял для них двоих на столе великую ценность — кусочек хлеба. Самое большое для обоих сокровище. Кто это делает, дети не знали, принимая эту помощь так, как в далеком году Ленинград принимал помощь своих друзей — всей страны.

— Их множество — друзей моих, друзей родного Ленинграда. О, мы задохлись бы без них в мучительном кольце блокады…[1] — продекламировал Гриша, будто вторя интонациям спасавшего их ежедневно от страха Ленинградского радио. — Вставай родная, на завтрак пора.

— Да, я сейчас… — привычно протерла глаза Маша, но мальчик не позволил ей выскочить из комнаты, одевшись. Он взял свою девочку за руку, отведя к раковине.

— Может, не надо? — испуганно спросила Маша, уже ожидая ледяной воды, но Гриша отрегулировал воду и, сложив ладонь жменью, как-то очень ласково умыл свою самую родную на свете девочку.

— Теплая… — прошептала Маша, будто не веря тому, что произошло. — Гриша! Вода теплая! Настоящая теплая вода! Помнишь, Надя рассказывала, что до войны…

— Помню, милая, — развернув девочку к себе, Гриша внимательно вгляделся той в глаза. — Пойдем…

Даже зная, где находится столовая, Маша все равно с трудом держала себя в руках. Пусть столовая оказалась сказочной — в ней всегда было много еды, но ребята до сих пор опасались, что еда отравленная и ели только хлеб. Совершенно не веря немцам, и Гриша, и Маша ели хлеб, хотя хотелось… Но обоим было просто страшно, потому что в их понимании немец не мог быть хорошим. Те самые немцы, лишившие их мамы, просто не могли хотеть сделать что-то доброе.

Увидев старших ребят и девушек, Маша сделала шаг назад. Остановился и Гриша, услышав веселые шутки и смех. Несмотря на то, что он все отлично понимал, но там говорили по-немецки! Там смеялись… Наверное, также смеялись проклятые фашисты, бомбя город, укладывая снаряды в ясли и больницы… Он просто не мог сделать шаг вперед.