Шестое выпало на воскресенье. Отстояв вахту, я решил проехаться на своём велосипеде к подножиям гор, окаймляющих побережье. Кое-где гряда этих гор уходила внутрь материка, оставляя перед собой низкие плато, подступающие к самому морю. Эти низменные районы в большинстве своём возделаны под различные сельскохозяйственные культуры. По моим наблюдениям преобладали апельсиновые плантации.

Я поехал наугад и через некоторое время забрался в частные апельсинчики, разгороженные на квадраты узкими асфальтированными дорожками. Напрашивалось сравнение с нашими шестью сотками, которые выдавались рабочему люду под частные огороды. Правда, местные участки были и того меньше, но усажены исключительно апельсиновыми деревьями. Поскольку основные урожаи приходятся на декабрь – февраль, то передо мной предстала картина увядающего сада: плоды, оставшиеся на деревьях, перезрели, очень много падалицы, которую местные садоводы собрали в большие пирамидальные кучи. Всюду царил дух слегка забродившей цитрусовой массы – настоящий флёр д’оранж. Перефразировав Пушкина, можно сказать так: «Испанский дух тут, Испанией здесь пахнет!»

Поскольку вокруг не было ни души, а участки не огорожены, я решил нарушить частные владения и попробовать, насколько хороши или, наоборот, дурны перезрелые плоды апельсиновых деревьев. Большинство плодов уже подгнивало, но можно было найти и вполне кондиционные. Я выбрал стандартный апельсин (они все были одного размера) цвета густого оранжа с мелкими бордовыми вкраплинами. Он ещё сохранял в себе тепло заходящего солнца и предельную полноту жизни. Из него легче было выдавить сок, чем чистить: кожура довольно плотно прилегала к мякоти. А сама мякоть, даже при слабом надавливании, выделяла в атмосферу ароматы и масла внедрённой в неё цедры. Наверное, так пахнут и благоухают райские сады. Вкус очищенного плода был… Если я скажу «восхитительный» или «бесподобный», я ничего не скажу. В этом как бы перезрелом апельсине сконцентрировалась вся изначально данная этому фрукту гамма вкусов и вкусовых оттенков. Наверное, именно в таком виде и с таким содержанием был задуман этот исходный продукт самим Господом Богом. Всему нужно своё время и место. И, скорее всего, я оказался именно в той точке, где эти две основные субстанции нашего мира сошлись, и я оказался в средиземноморских предгорьях провинции Кастельон в апельсиновых кущах именно в то время, когда райский плод должен умереть, чтобы отдать миру всё своё богатство через человека. И этим человеком оказался я. В меня закралось подозрение, что именно там я почувствовал настоящий вкус апельсина. Всё остальное – лишь предвкусие.

Наверное, точно так же где-то в пространстве и времени нам предопределено почувствовать и вкусить истинный смысл жизни. Если мы, конечно, не нарушаем при этом неписаные законы естества и гармонии этого мира. Но много званых, да мало избранных. Вкушать истинные плоды с пира жизни всё-таки дано не каждому. А если и дано кому-то, то и не часто, по всей вероятности.

Я ещё долго блуждал по узким асфальтовым дорожкам этого апельсинового кооператива, пока не выехал на автомагистраль Валенсия – Барселона, по которой с хорошей крейсерской скоростью и довольно часто шли гружёные фуры (это было видно по осадке) вперемежку с легковыми автомобилями. Ехать на велосипеде по скоростной магистрали в густоте надвигающейся ночи равнялось самоубийству.

Горы подступали к самой дороге. Поскольку заметно смеркалось, я повернул обратно. Существовал риск остаться в полной темноте и потеряться, хотя отсветы жилых районов всё-таки служили хорошим ориентиром в этом не знакомом мне пространстве. Внутренний компас во мне всегда работал безупречно. Не помню случая, чтобы я заплутал в чужом лесу или потерялся в незнакомом городе. Но места сии представлялись столь безлюдными, что случись какое-нибудь недоразумение, то и спросить не у кого: «дондэ камино а Кастельон?»

Я снова въехал в лабиринт апельсиновых владений, набрёл на совершенно безлюдную ж/д станцию Лас-Пальмас рядом с небольшой базиликой. Лас-Пальмас у меня всегда ассоциировался с Канарскими островами. А теперь оказалось, что это название присутствует и в провинции Кастельон. Но кто об этом знает? И зачем это знать? Кстати, это большой и серьёзный вопрос: «Нужно ли нам знать подробности чужой и далёкой жизни?» Что это меняет в нашем сознании? Человек по природе своей всё-таки больше исследователь, чем просто статист. Иначе бы мы не летали в космос, не посылали бы луноходы и марсоходы колесить по ближайшим мирам околосолнечной системы, не проникали в более удалённые уголки вселенной. Часто, замахиваясь на нечто дальнее, кажущееся порой недостижимым, мы не замечаем рядом с собой простых и не менее интересных и даже полезных для себя вещей. Но как бы там ни было, знайте, что Лас-Пальмас не един в своём воплощении. Так же, впрочем, как и Санкт-Петербург. Второй Петербург находится в штате Флорида в США. А местечко Скулте в Латвии встречается многажды в разных её концах.

Однако, вернёмся в апельсиновые рощи, уходящие в темень подошедших сумерек. Повсюду было видно, что здесь приложил руку человек. Вдоль дорог и дорожек тянутся каналы, укреплённые по берегам цементными блоками – видимо, отводы от протекающей здесь горной реки (она есть на карте). Вода в каналах кристально чистая, и по мелководью туда-сюда стремительно снуют стаи мелких рыб. Когда уже порядочно стемнело, я выбрал по виду запущенный апельсинник с заколоченным домиком-сторожкой и набрал полную пазуху апельсинов: часть с земли, часть с деревьев. Много плодов, по-видимому, пропадает. Здесь их явное перепроизводство. Создаётся впечатление, что апельсины местных сортов не подлежат длительному хранению. Во всяком случае, можно смело сказать, что европеец, будь то во Франции, Бельгии или Норвегии, не ел у себя настоящих апельсинов, которые я попробовал на южном побережье Испании.

Уже на подъезде к приморской магистрали, которая должна была привести к порту, меня неожиданно обложили летучие мыши. Они порхали перед самым носом, метались над головой, задевая своими перепончатыми крыльями, лихорадочно меняя траектории полёта, мельтеша перед глазами, представляясь мне посланцами Велиала. В темноте я их почти не видел, а скорее догадывался, что это они. Хотя никогда в жизни до этого летучих мышей не встречал.

Буквально на следующее утро мы, выгрузив аглицкую мелкодисперсную глину и засыпав в трюма испанскую соду, направились на противоположный берег Средиземного моря – в Тунис.

В полдень прошли остров Мальорка, проплывший дымчатым миражом с левого борта. Это главный и самый большой остров Балеарского архипелага, принадлежащего Испании. Ещё в 123 году до и. э. Квинт Цецилий Метелл, позднее получивший прозвище Балеарского, обвинил жителей островов в помощи пиратам и завоевал архипелаг. С тех пор острова переходили то к арабам, то подвергались массированным набегам пиратов, но, в конце концов, перешли современной Испании, став очередной её провинцией. Столицей острова и всего архипелага стал город Пальма, впоследствии с добавкой де-Мальорка. Кстати, Лас-Пальмас-де-Гран-Канария является его побратимом. Вот что писал Фредерик Шопен об этом древнем средиземноморском городе:

Теперь я в Пальме среди пальм, кедров, алоэ, апельсиновых и лимонных деревьев, фиг и гранатов. Небо бирюзовое, море синее, а горы изумрудные. Воздух? Что ж, воздух такой же голубой, как и небо, и солнце сияет целый день, и люди ходят в летних одеждах, потому что жарко. Одним словом, жизнь здесь изумительна.

На месте Шопена я бы написал ещё что-нибудь, но не дано мне было Судьбой попасть в эти благословенные места. Второй день по пути нашего следования облачное варево. Воздух влажен и липок. А ночью всё пространство то и дело пробивали электрические всполохи, тревожащие небо и душу. Какая разница с описанием того же Ф. Шопена! А ведь находились мы в тех же широтах, рядом. Только в разное время. И он – на берегу, а я – в море. Да что сравнивать? Сравнения тут неуместны.

Всё-таки добрались и до Туниса – небольшого государства на севере Африки, зажатого между Ливией и Алжиром.