На пять дней нас приютила уютная гавань Кастельон-де-ла-Плана на юге Испании. Это как раз посередине между Валенсией и Барселоной. Если до сих пор вам не встречалось это название, не расстраивайтесь. Ведь совершенно невозможно знать все географические названия на планете. Я, к примеру, бывая на Кольском полуострове, никогда не слышал про Кукисвумчорр – горный массив в центре Хибин, и что по западной стороне этого массива протекает река Вудъяврйок. Да что там Вудъяврйок, мы частенько не знаем названия соседней со своим домом улицы. Должно случится что-то экстраординарное, чтобы эти названия стали известны, как у нас говорят, широкой общественности. Когда проснулся Эйяфьядлайёкюдль, про него заговорили во всё мире. А до этого о нём знали только специалисты и жители ближайшего к вулкану посёлка Скоугар.

Также и в Кастельон-де-ла-Плана, слава Богу, не произошло никаких извержений или других катаклизмов, и мы о нём почти ничего не знаем. И лишь я, невольный посетитель этих мест, могу поведать вам об отдельных неприметных уголках нашей необъятной планеты, которые до поры скрываются от нашего любопытного взора.

Мы скромно стояли у пирса Кастельон-де-ла-Плана. Рядом с нами простаивал немецкий пароход под дешёвым флагом Каймановых островов, арестованный за контрабанду троих марокканцев, которых нашли местные таможенники под полубаком. Трудно сказать, участвовал в этом деле кто-то из членов экипажа немецкого судна или нет. Но то, что в североафриканских портах такие лазутчики могут незаметно проникнуть на пароход, отправляющийся в Европу, и спрятаться где-нибудь в укромном месте, – это факт. Осторожные капитаны перед тем, как покинуть африканское побережье, всегда дают команду на осмотр экипажем всего судна на предмет живой контрабанды. А такие случаи и у нас бывали. Приходилось сообщать об этом портовым полицейским властям. Мы прекрасно понимали при этом, что выловленным бедолагам, мечтавшим о лучшей жизни, у себя на родине не поздоровится. Но в противном случае на другом берегу Средиземного моря, в той же Испании, при обнаружении беглецов нас бы ждала тоже незавидная участь: арест, простой, потеря заработка, штрафные санкции, суд, продажа парохода с молотка, депортация. На арестованное немецкое судно наложили штраф в 150 тысяч долларов, якобы для временного обустройства этих марокканцев и депортации их на родину. Это без учёта ежесуточных портовых сборов, которые сами по себе не малые, а при длительной стоянке они вырастали в кругленькую сумму. Чаще всего такие пароходы при неплатёжеспособности хозяина продают на торгах, а вырученные деньги идут на погашение самого штрафа, судебных и других издержек, и в последнюю очередь на выплату зарплаты членам экипажа и покупку билетов на родину.

Иногда задумываешься: какая же должна быть беспросветная жизнь в том же Марокко, если её подданные, зная обо всех кознях и перипетиях, гонениях и репрессиях, идут всё же на риск с такой мизерной вероятностью на успех. Или у них плохо с головой, или они думают, что у других берегов райские кущи. Или вообще ничего не думают. Последнее – вероятнее всего.

В советские времена, бывало, и наши моряки оставались в иностранных портах, чаще всего в Европе. Чего было проще: отстал от своей группы где-нибудь в Антверпене или в Амстердаме, нашёл полицейский участок и сдался со всеми потрохами под гарантии политического убежища.

Беглецам почти никогда не отказывали. Но то были другие времена. Шла идеологическая война. Срочно посадили дерево общечеловеческих ценностей, которое довольно быстро осыпалось, оставив на голых ветвях, зеленеющий в бликах заката неразменный доллар. И всё-таки, бежали единицы – разочарованные индивиды без царя в голове. Но получали они по полной схеме – весь пакет декларируемых западных ценностей с пособиями, льготами для беженцев, адаптационными программами и т. д. Западу нужно было показать уровень своей демократии и либерализма. Сейчас эти льготы свёрнуты. Дело сделано. Сбеги ты сейчас, могут и посадить за нарушение миграционного режима. И будет тебе убежище от мира сего с весьма туманными последствиями. Правила игры меняются прямо на наших глазах.

Правда, случались совершенно уникальные и, я даже сказал бы, гениальные в своём роде и до предела отчаянные побеги. Конечно, о них нам не сообщали. Узнавали в основном из радиопередач «Голос Америки» или «Би-би-си». Но поскольку их усиленно глушили, то сведения далеко не распространялись. Делиться информацией из вражеских голосов тоже было опасно. Могли застукать вездесущие стукачи. Поэтому о тех героях стало известно намного позже.

Один из них Слава Курилов. По специальности океанолог, профессиональный подводник-ныряльщик, йог, романтик до мозга костей. В Союзе ему не открывали визу. А стремление повидать мир, исследовать морские глубины, максимально реализовать свои силы, так глубоко засели в печёнках, что в 1974 году он покупает билет на круизный лайнер «Советский Союз», идущий в экваториальную зону Тихого океана, но без единого захода в какой-либо порт, и совершает, на первый взгляд, безумный поступок. Находясь в районе Филиппинских островов, он ночью прыгает за борт и плывёт, ориентируясь по звёздам, а более полагаясь на интуицию и промысел Божий. В общей сложности он преодолел 100 километров по водной стихии Тихого океана, в районе, кишащем акулами и прочими не очень приятными обитателями тех вод. Плыл он три ночи и три дня в комплекте № 1 (ласты, маска, трубка). В итоге его выбросило прибоем в лагуну острова Сиаргао, на что он и рассчитывал в своём уникальном заплыве. Поскольку у него не было документов, злоключения его длились довольно долго. Несмотря на то, что на родине его заочно приговорили к 10 годам лишения свободы, он был на свободе всю свою жизнь. Могу лишь сказать, что на такой поступок способен только советский человек. И этого не могли понять тогда в Союзе.

Второй похожий побег, о котором мне хорошо известно, был осуществлён советским скульптором Олегом Соханевичем в 1976 году. Тот тоже ночью спрыгнул с теплохода «Россия», идущего плановым рейсом Одесса – Сочи. Чёрное море, конечно, не Тихий океан, но всё равно для обычного советского ваятеля решение весьма смелое. Надо отдать должное смекалке прыгуна: с ним была заранее приготовленная резиновая лодка, которую скульптор, очутившись в воде, надул силой своих лёгких, залез в неё и 10 суток грёб в сторону Турции. Ограниченный запас воды и скудный провиант, который имелся в лодке, поддержали гребца в его отчаянном плавании. В итоге до Турции он всё-таки добрался.

Удивителен и третий случай побега, который в некоторой степени повторяет заплыв Славы Курилова. Всё то же: круизный рейс «Из зимы в лето» в 1979 году, но уже на теплоходе «Ильич». Маршрут Владивосток – экватор и обратно, без заходов в иностранные порты и на острова. Беглец Юрий Витохин рассчитывал в районе экватора у берегов Индонезии спрыгнуть с «Ильича» и добраться вплавь до ближайшего острова. Что, собственно, он и сделал. Плыл брасом, ориентировался по звёздам, через 60 километров уткнулся в необитаемый остров Молуккского архипелага, открытого ещё Магелланом. С острова его забрала рыбацкая лодка и отвезла в ближайшую деревню на соседнем острове. Жители оказались христианами. Они очень удивлялись, что на него не напали акулы. На что Юра дал им понять, что советских людей акулы не едят. Их бережёт сам Бог. И перекрестился. А в 1980 году он дал подробное интервью на радио «Свобода».

Заметьте, сначала прыгают с «Советского Союза», потом с «России» и, наконец, с «Ильича». В этом есть какая-то закономерность и фатум.

Советские органы наконец-то встревожились эпизодическими побегами наших граждан в чуждую для них среду. Нужно было оградить советских людей от сомнительных соблазнов западного мира, сберечь основное богатство родины – человека, в которого государство вкладывало свои инвестиции в виде бесплатного образования, бесплатного лечения и почти бесплатного отдыха в санаториях и домах отдыха. Для этого ввели дополнительные превентивные меры. Для моряков они выразились в так называемой «второй визе». Тем, кто ходил в каботаже или на рыболовецких судах и плавбазах, не посещавших иностранные порты, но выходивших в международные воды, открывалась (или не открывалась) «вторая виза», которая давала право работать именно на этих судах. То есть, первая виза – для моряков, которым оказывалось полное доверие с возможностью посещения инпортов, вторая – с ограниченным доверием без всяких посещений. Третья категория – это когда визу просто не открывали, без объяснения причин. А причины крылись, как правило, при внесении в визовую анкету ложных, неточных или сомнительных данных. Или, если привлекался к уголовной ответственности, а также при обнаружении родственников за границей. И ещё – при утвердительной отметке в графе «в совершенстве владею иностранным языком» (указать каким или какими; идеальной считалась графа «не владею» или «читаю и перевожу со словарём»). В конце концов, отказ в визе мог быть мотивирован тем, что анкетируемый не состоит или не состоял в нужное время в комсомоле (уж не говоря о том, если был из него исключён; хуже, конечно, если исключён из партии и не восстановлен). Также сведущие органы обращали внимание на социальное происхождение (самое лучшее было – из рабочих, т. е. – свой человек, пролетарий). Если на человеке ставился крест невыездного, то он нёс его до конца своих дней или, как потом уже выяснилось, до распада самого режима.

Но даже тогда, когда вы вроде бы прошли все пункты анкеты, имея идеальное пролетарское происхождение вплоть до четвёртого колена, никто не давал гарантии, что вас дополнительно не вызовут на специальную обкомовскую комиссию на собеседование. Практически это была очная ставка между партией в лице проницательных и строгих функционеров и претендентом на визу. Как правило, допрашивали два партийных инструктора, чтобы составить объективное мнение о будущем счастливце, выпускаемом за границу. Задробить могли на любом вопросе. Один мой знакомый не знал, например, сколько стоит у нас в магазине килограмм хлеба. Из-за этого он не смог выехать в турпоездку по Венгрии. Спрашивали о количестве выплавленного за год в стране чугуна или как звали кубинского космонавта, совершившего полёт на советском корабле «Союз-38», или какова протяжённость советско-китайской границы. Предполагалось, что истинный советский человек, без двойного дна и камня за пазухой, должен знать всё, и плоды социалистического просвещения не должны загнивать в кладовых его памяти.

Почти на всех советских судах водились помполиты и судовые секретари партийной организации. И с некоторых пор под их руководством стали выставлять так называемые партийные вахты. Как правило, к этой мере прибегали при прохождении мест, где маршрут судна близко соприкасался с «вражеской» территорией не социалистического мира. Приближаясь к закордонным землям, находящимся в прямой видимости или на том расстоянии, которое можно преодолеть лихому пловцу, подавалась команда: «Коммунисты – к борту!» Это означало, что на протяжении всего следования в критическом районе возможного побега все коммунисты судна занимали определённые и заранее расписанные места вдоль бортов судна и зорко наблюдали за обстановкой: вдруг кто-то решит сигануть за борт и лишить себя всех благ советского образа жизни. Такие поступки следовало на корню пресекать, а в критической ситуации докладывать на мостик для принятия превентивных мер для задержания лихих пловцов.

Превентивные меры состояли не только в упреждающем запугивании потенциальных перебежчиков (морские акулы, капиталистические акулы, предателю предательская, сиречь – собачья смерть). В случае свершившегося факта побега предполагался срочный разворот, спуск шлюпки и поимка злодея силами сознательного экипажа. Но осуществить эти меры по всем законам логики было невозможно. Если прыгун оказывался в водах, скажем, Датских проливов, где Малый Бельт составляет ширину всего-то 500 метров, то период разворота судна и возврата его к исходной точке по времени будет больше, нежели ленивый пловец доплывёт до берега. Но, главное, что и разворота такого судно не в состоянии сделать по причине очень узкого фарватера и следованию очень строгих правил прохождения канала. Невозможен не только нештатный манёвр, но и любая остановка. Поскольку пароходы в тех местах, как правило, идут сплошным караваном на расстоянии двух-трёх кабельтовых.