Вечером, когда закончились работы по выгрузке из трюма испанского гранита, капитан с третьим помощником решили пройтись по злачным местам. Вернулись поздно ночью. Третий всё время плевался и пил стаканами воду. Оба подшофе и без особого веселья в глазах и куража во взгляде. У капитана неудобно было спрашивать, и вся команда наших картёжников навалилась на помощника: расскажи, да расскажи.

– А что рассказывать, – отрываясь от стакана, тянул он, – сначала решили для храбрости выпить. Не идти же в лупанарий трезвыми. Потом – ещё. Пойло у них здесь дорогое. А потом смотрим: на разврат уже и денег не осталось. Вот так погуляли. Еле на такси наскребли.

– А, может, это и к лучшему, – добавил он, основательно подумав. Разочарованная братия любителей азартных игр в подкидного возвращалась в каюту и с новым рвением продолжала прерванные картёжные баталии. При этом наш второй механик, ещё сравнительно молодой человек, в середине игры так прокомментировал похождения наших гуляк:

– У них же в основном стоял гамлетовский вопрос, только не «би ор нот ту би – быть или не быть», а «бир ор ту бир – пиво или два пива». Так они по-гамлетовски его и решили – взяли четыре да ещё с прицепом. В итоге повестка дня и ночи была исчерпана. Безумству храбрых поём мы соответствующую песню…

– А мы его шёсткой…, – отвечал на это боцман Карточные игры продолжались, как правило, до утра. В их каюту невозможно было войти: накурено так, что не только хоть святых выноси, но и сам чёрт окочурился бы от плотного табачного дыму. А с утра – завтрак и рабочий день. И ни у кого ни в одном глазу. Не люди, а перпетуум мобиле. Недаром боцман всегда повторял: «Настоящий матрос должен быть, как просмоленный трос: ни воды не бояться, ни работы чураться». И всю ночь в карты проиграть – добавил бы я…

Однако, вот так за игрой в карты, впряжённые в будничную работу, стоя на вахтах в машинном отделении и на мостике у руля, мы незаметно для себя подобрались к следующему порту нашего захода.

Двадцать первого вечером зашли в Пул. Графство Дорсет. Не на всех картах его можно отыскать. Он соседствует с Борнмутом – известным английским курортом.

Пул расположен на английском побережье Ла-Манша в глубокой полузакрытой живописной бухте, в акватории которой разбросано бесчисленное количество яхт и катеров, что наводит на мысль, что каждая семья этого небольшого городка имеет здесь своё плавсредство. Недаром местечко это называют Меккой яхтсменов. В английском произношении оно равнозначно слову «лужа». Живописность этой луже придаёт, расположенный в ней заповедный остров Браунси. В июне 1944 года Пул использовался, как база союзных войск для вторжения в Нормандию и открытия второго фронта в борьбе с фашистской Германией. А ныне сюда съезжаются для отдыха состоятельные люди.

Пул считается экологически благоприятным местом, где нет промышленности, если не брать в расчёт цементный завод (от которого не исходит ни пыли, ни дыма) и мелкое гончарное производство на местных глинах очень высокого качества. За глиной, кстати говоря, мы и пришли в этот порт.

Глядя на местных англичан, постепенно начинаешь понимать, что их известный английский консерватизм, внедрённый в плоть и кровь этих островитян, приносит ощутимые плоды. Консерватизм – это не тупое следование однажды выбранным правилам, а это, прежде всего, традиции, это образ мышления, это размеренная благотворная неторопливость, это планомерное накопление духовных и материальных богатств, это то, чего часто не хватает другим народам для своего возрастания. Англичанин в этом плане даже отличается от европейца, тоже консервативного, но по-другому. Английский консерватизм имеет свою последовательную систему и какие-то не ведомые нам правила и, есть подозрение, – некое тайное учение.

Явное и неявное проявление английского консерватизма в Англии видно на каждом шагу. Ну, где вы ещё можете увидеть, к примеру, скамейку, сделанную в память о каком-то вполне определённом человеке? В живописном месте, на берегу залива Пул стоит не одна такая скамейка. И на каждой из них обязательно вмонтирована латунная табличка с изящной гравировкой, из которой мы, например, узнаём, что некий Дональд Галпин очень любил это место, с которого открывался чудесный вид на порт Пул. Если вы не верите, читайте сами: In memory of DONALD GALPIN who so loved Pool harbor 1971. И действительно, тут совершенно очаровательное место и замечательный вид на залив. Другая скамейка и другая табличка: In loving memory of Irena Chatfield 1917–1983. Here childhood playground (В память об Ирене Чатфилд 1917–1983 с любовью. Здесь было место её детских игр). Можно было сразу представить себе маленькую девочку Ирену, игравшую на зелёном прибрежном лауне в столь неспокойные и трудные годы кризисов и политической нестабильности.

На автобусной остановке скамейка попроще, но тоже с надписью на латунном шильдике: «Джон и Люси сделали эту скамейку для удовольствия тех, кто ждёт. 1987». На английском, конечно. Спасибо вам, безвестные Джон и Люси. Спасибо вам за ваш консерватизм и заботу. Кстати, пресловутый консерватизм проявляется здесь даже не в том, что проглядываются какие-то вековые устои английского общества, а более в том, что эти скамейки никто не ломает и не вывинчивает из них таблички.

Но главное в английском консерватизме – это запахи. Англия пахнет по-особому. Пройдитесь по старым докам и причалам английских портов или по сохранившимся столетиями кварталам старой доброй Британии. Там витает ещё римский дух, в котором иногда пробивается солод древнего кельтского пива вперемежку с испарениями оловянных приисков. Старые портовые склады пахнут не только красным жжёным кирпичом, но и колониальным товаром, привозимым во времена легендарных парусников из Вест-Индии, Арабского Востока, Индии и Китая. Поэтому к кирпичу примешиваются также и запахи чая, дубовых бочек из-под хереса, бобов какао и кофе, хлопка, мускатного ореха, красного перца и ещё тысяч флюидов, удачно переброженных в весьма пикантный ароматический коктейль, который, едва коснувшись ваших ноздрей, создаёт устойчивый ренессансный настрой. Этим эфирным коктейлем сверху донизу насыщена вся Англия. И даже суровые атлантические ветра не могут рассеять этот источаемый из недр истории запах, пропитавший навеки эту землю и всё, что принадлежит ей.

Загрузив в свои трюма полторы тысячи тонн местной глины, мы тронулись в путь в Средиземное море, на юг Испании. Кстати, эта глина также имеет свой лёгкий неповторимый запах. Поэтому можно смело сказать, что мы увозили с собой не только материальную, но и весьма эфемерную частицу Старой Англии, частицу, у которой нет названия, но есть особенный привкус и аромат чужой, и почти таинственной для нас жизни.

28.05–29.05.1993.