Она отошла от него и, сев в кресло, которое недавно освободил Эпштейн, нагнулась вперед, положив локоть на широкий подлокотник, и взялась рукой за подбородок. Эту позу он уже хорошо знал и успел полюбить.

– Я не в обиде на тебя, – повторила она. – То, что я сделала, поистине ужасно. Я хотела вырваться из этой авантюры уже на второй день. Но они мне не позволили.

Она подождала его ответа, но он молчал.

– Разве ты не понимаешь? – продолжила она. – Я с самого начала жалела, что во все это ввязалась. Я не хотела обманывать тебя. Видишь ли… я не знала тебя, когда все началось. Я думала, что это будет отличный розыгрыш и что это весьма интересно. Потом, когда я встретила тебя и ты оказался таким потрясающим, я чувствовала себя каким-то лживым животным. Я говорила им, что не могу продолжать, но они умоляли и напоминали, что тебе это пойдет только на пользу, да и моей карьере тоже. Они убеждали меня в этом.

Лори занял свое любимое место у каминной полки и смотрел на нее, пока она говорила.

– Не вини себя, – наконец сказал он. – В этой игре были большие ставки. Все, что ты сказала и сделала, было оправданным.

– Я ненавидела происходящее, – повторила она, не обращая внимания на его слова. – И сегодня днем я пыталась все тебе рассказать. Разве ты не помнишь?

– Да, я помню. – Он говорил с ней, словно с ребенком, ласково и успокаивающе. – Не волнуйся больше об этом, – сказал он. – Ты обо всем забудешь, когда мы начнем репетиции.

Она вскочила на ноги.

– Но я уже не хочу участвовать в этом спектакле! – горячо воскликнула она. – Ни при каких условиях я в нем не появлюсь! Я не хочу на сцену. Это была прихоть, импульс. Я потеряла все и навсегда. Я поеду домой, к своим друзьям, в свою Вирджинию. Я… постараюсь забыть все это. Я уезжаю завтра.

– Ты взволнована, – сказал Лори, пытаясь ее успокоить. Он взял ее за руки и не отпускал их. – Я заставил вас всех пережить ужасные полчаса. Но я не сделал бы этого, если бы мне не сказали, что во время этого розыгрыша ты думала о спектакле, и только о нем.

Она отстранилась и посмотрела на него.

– Что ты имеешь в виду?

– Я… – Говорить было сложно, но он продолжал. – Я имею в виду, что был настолько глуп и надеялся, что ты… когда-нибудь испытаешь ко мне ответное чувство. Потому что… Ты знаешь… Ты все это время знала, что я… люблю тебя. Но когда я узнал правду…

– Ты не знаешь правду. – Она перебила его, и у нее зарделись щеки. – Ты не слышал ни секунды правды. Но ты услышишь ее сейчас. Я не позволю, чтобы все рухнуло из-за глупого недопонимания.

Она остановилась, а потом снова заговорила торопливо:

– О, Лори, разве ты не видишь? Единственная правда, которая для нас имеет значение, – это то, что я… Я без ума от тебя! Я влюбилась в тебя с самого первого… В тот день, когда ты пришел сюда… О, это ужасно, что ты заставляешь меня все это говорить!

Она плакала в его объятиях. Он долго не отнимал рук и молчал. В душе его боролись противоречивые чувства.

– Дорис, с тобой я окончательно повзрослею, – решительно сказал он, когда смог говорить. – Со мной тебе будет не о чем беспокоиться. И когда я вернусь из Франции…

– Когда ты вернешься из Франции, ты вернешься к своей жене, – твердо сказала она. – Я выйду за тебя до твоего отъезда. Потом я буду ждать и молиться, молиться и ждать, пока ты не вернешься. Но ты вернешься ко мне, – прошептала она. – Я в этом уверена.