Брат Рикарду посмотрел на нее, и во взгляде читалась тревога. Он не рассказывал Анне, что, отвергнув Христа, туземцы не только лишаются Царства Божьего, но и будут караться уже при земной жизни. О том, что люди с Запада, от которых она еще не видела зла, считают ее соплеменников дикарями, недалеко ушедшими от тех же эбу гого. И он не знал, говорил ли ей это кто-нибудь до него.
– Самое важное, чтобы люди приняли веру, – ответил он осторожно, – и отвернулись от ложных богов. Тогда они станут братьями для всех христиан. Не все, кто приедет с Запада, будут так считать, но быть может туземцы уже не будут для них… врагами.
– Мы и так для них не враги. Вот и в Ларантуке местные с пришлыми живут себе бок о бок, вполне довольные. Даже когда не были крещены, никто друг друга врагами не считал.
Пришлось вновь вспомнить, как наивна эта женщина, хоть и сообразительна настолько, что усвоила цивилизованную речь. Жизнь ее, протекавшая на диком острове, была проста и не отличалась от жизни ее далеких предков. Они не знали, сколь сильна бывает вера. Они вообще готовы были поверить в любых божеств и демонов, сказочных существ – во что угодно, словно дети. В их примитивных умах уживались друг с другом любые суеверия, и многочисленные божки, как куклы в балаганном театре, выбирались для какой-либо нужды, хотел ли обратившийся к ним вызвать дождь или наслать несчастья на голову сварливой соседки. Туземцы просто не способны понять, что такое ересь, и уж тем более как из-за нее может возникать вражда.
Едва не половину пути брат Рикарду размышлял о том, как донести до своей помощницы все это. Благо, дорога была долгой, и времени хватало. В конце концов он нашел, как ему показалось, то объяснение, которое будет понятно любому, даже самому невежественному дикарю.
Он сказал Анне, что все, отвергающие Бога, волей или неволей служат его врагу, Сатане, а значит, и сами становятся врагами. Что, поклоняясь ложным богам и оставляя подношения на их капищах, туземцы на самом деле славят Нечистого, тем самым повергая свои бессмертные души в ад. Что вечные муки во сто крат страшнее любых земных страданий, а своих преданных рабов Бог наделяет милостью и не оставит без награды за праведное служение.
Говоря с ней, брат Рикарду как будто готовился к завтрашней проповеди, потому с каждым словом речь его становилась все вдохновенней и красочней. Он так увлекся, описывая муки грешников в аду и казни, насылаемые на нечестивцев, что Анна явно испугалась. Видя это, брат Рикарду воспрял духом – быть может, и на других его слова подействуют схожим образом. Он давно понял: с помощью страха гораздо проще достучаться до сердец, нежели взывая к рассудку.
Украдкой поглядывая на монаха, вещавшего об ужасных муках и демонах с фанатичным огнем во взоре, Анна вновь проникалась к нему тем наивным восхищением, какое дети испытывают к показавшему им хитрый трюк циркачу. Пускай брат Рикарду порой ничего не смыслил в делах земных, но зато он умел угодить столь великому богу. Вновь она ощутила готовность идти за ним сквозь огонь и воду, не ропща, и гордость за себя, ведь и она теперь не простая женщина из рыбацкой деревни, а почти что жрица могущественного Иисуса. К ней даже местные относятся с уважением, почти как к дукуну.
– Раз Богу надо, чтоб мы шли дальше, значит, пойдем. Тебе лучше знать, – сказала Анна, когда проповедь подошла к концу.
Ей не было никакого дела до жителей разбросанных по острову племен. Все люди для нее разделялись на своих, с кем она делила пищу, кров, жила по соседству, и всех остальных, от которых Анна не ждала ничего хорошего. При этом одни свои в любой день могли смениться другими, как было, когда она перебралась из родного дома в Ларантуку и потом, следом за братом Рикарду, сюда, в горы. Она бы с радостью осталась тут навсегда, но наставнику об этом говорить не стала.
– Благодарю тебя, мой друг! – брат Рикарду был искренне тронут ее преданностью и, не удержавшись, схватил спутницу за руку, в волнении стиснув суховатую маленькую ладонь. Он даже не заметил, как смутил Анну этот жест. – Я знал, я верил, что найду понимание и помощь. Вместе мы справимся с любыми невзгодами, да поможет нам Господь!
В отличие от нее он больше не жалел о том, что придется покинуть гостеприимную деревушку и отправиться в неизвестность. Когда монах закончил наставления, перед его глазами снова возникли эбу гого, тщетно пытавшиеся спастись, карабкавшиеся по отвесной скале, детеныши, в ужасе цепляющиеся за обгорелую шерсть матерей. В ушах звенели вопли страха и боли вперемешку со смехом и оживленными голосами.
Сегодняшний день вновь напомнил брату Рикарду, насколько чужой он здесь, среди диких племен, и сколько еще предстоит труда и времени, чтобы облик туземцев хоть немного приблизился к цивилизованному. Впервые собственный вклад в это дело показался ему ничтожно малым, песчинкой на дне безбрежного моря, но долгая дорога всегда начинается с одного шага. Важно лишь не останавливаться на выбранном пути.
Огонь горел, она плакала
Не впервые Хиджу возвращался после долгого плаванья, и Абигаэл с детьми встречала его, но этот день до мельчайших подробностей отпечатался в памяти, превратившись в одно из тех ярких воспоминаний, которые навсегда остаются в сердце. Залитый ярким светом пляж, крики чаек над волнами. Легкий бриз теребил край саронга Абигаэл, развевал прядки, выбившиеся из переброшенной через плечо косы.
Петан зашел в море и махал тонкой загорелой рукой, будто указывая путь отцовской лодке. Малыш Гембал стоял рядом с матерью, ухватившись за ее подол. Сойдя на берег, Хиджу на мгновение притянул к себе старшего, запустил пальцы в спутанные волосы, нагретые солнцем, с улыбкой слушая, как он сбивчиво торопится сообщить все важные новости сразу.
Абигаэл все так же смотрела на них, держа Гембала за руку. Вдруг тот высвободился, сделал робкий шаг, покачнулся, но вцепился в саронг матери и устоял. И заковылял навстречу отцу, быстро и уверенно, ни разу не споткнувшись. Хиджу устремился к нему, подхватил и подбросил в воздух, от чего Гембал зашелся восторженным смехом.
– Когда он успел научиться ходить? – спросил Хиджу, усаживая довольного ребенка на плечо. – Он ведь только-только начинал делать первые шаги, да и то если я держал его за руку. Неужели меня не было так долго?
– Дети быстро растут. Я и сама не заметила, как он вдруг начал бегать едва не быстрее Петана.
Хиджу шел рядом с Абигаэл по песку, обжигавшему ноги, краем уха слушал щебетание старшего сына и пытался вспомнить его первые шаги. Неужели и тогда все произошло, пока сам он уходил в море? А первое слово, произнесенное Петаном? Хиджу не помнил и его.