Из архива Л. А. Аргутинской
«В первый раз, пишет она, услышала об Алексее Максимовиче Горьком в Тифлисе, еще в детстве, от его друга народовольца Александра Мефодиевича Калюжного, который часто бывал в нашем доме. Вместе с моими родителями-народовольцами он несколько лет находился в ссылке в Сибири, и дружба осталась неразрывной.
Как-то Александр Мефодиевич зашёл к нам домой. Был вечер, спускались сумерки. Вся семья сидела на балконе – из сада доносился неумолчный звон цикад и сверчков.
Небольшого роста, плотный, с густыми, нависшими над глазами бровями, обычно сдержанный, он в этот вечер долго рассказывал о Горьком, о его замечательной жизни, о встрече с ним в Тифлисе и о том, как он, Калюжный, первым благословил начинающего писателя опубликовать свой первый рассказ.
А потом на балконе зажгли свет, и Александр Мефодиевич начал вслух читать – «Макар Чудра».
Мы сидели застывшие, обвороженные каждым словом, степью, цыганским табором, красавицей Радой и Лойко Зоба-ром, их прекрасной любовью, не пожалевших отдать жизнь за свободу.
Спустилась ночь. Стало совсем темно, только на Давидовской горе, взлетая в небо стрелой, вспыхнули огни фуникулера, зовя ввысь.
Позже я прочла «Песнь о соколе». Она потрясла меня. Бродила по шумным улицам старого города, с его узкими, горбатыми уличками. Спустилась к Куре.
Из скалы поднимался мрачной громадой Метехский замок, с изразцовыми башенками, узкими оконцами. Когда-то в нем жили грузинские цари – теперь здесь находилась тюрьма.
Долго стояла на берегу, не спуская взгляда с замка. Взошла луна, серебристые блики заиграли на воде. В узких окнах появились тусклые огни. Здесь, в Метехском замке были заключены Горький, Камо, Ладо Кецховели, Калюжный. Три года в одиночке провёл мой отец.
…В 1915 году, когда турки приближались к Тифлису, отец отправил семью в Москву. Как-то вечером позвонили в подъезде. Я открыла дверь. Два высоких паренька почтительно сняли студенческие фуражки. В одном из них я узнала троюродного брата Мишу Сундукянца. Он протянул руку и представил мне своего товарища:
– Знакомься. Это Макс. Сын Максима Горького.
Мы пили чай в столовой. Студенческие тужурки с блестящими пуговицами, гладкие проборы на голове, разговоры об Университете – все это заставляло меня смотреть на пришедших, как на взрослых, а я была еще девчонкой-гимназисткой.
В моей комнате ребята нараспев декламировали стихи тогда уже модного Игоря Северянина. Макс увлекался физкультурой, спортом, мечтал о том, как будет водить машины. Вечером уговорились втроем пойти в воскресенье на лыжах. Так до конца зимы мы каждый выходной день выезжали за город.
В Тифлисе снега никогда не было, и я не умела ходить на лыжах. Макс терпеливо обучал меня. О чём только не говорили во время этих прогулок – было весело, молодо.
Как-то мать Макса Екатерина пригласила меня в Художественный театр. С восхищением рассматривала и зал, публику, широкий занавес с темной чайкой на нём.
Сидели в ложе у самой сцены. Екатерина пропустила нас с Максом вперед, сама уселась сбоку.
Я украдкой рассматривала её. Тонкая, в черном скромном платье. Мне понравилось её строгое лицо. У нее была такая хорошая добрая улыбка. Вот раздвинулся занавес. На сцене шла пьеса Горького «На дне».