Из речи Генриха Гиммлера в Познани 4 октября 1943 года: «Меня ни в малейшей степени не интересует судьба русского или чеха. Мы возьмем от других наций ту кровь нашего типа, которую они смогут нам дать. Если в этом явится необходимость, мы будем отбирать у них детей и воспитывать их в нашей среде. Живут ли другие народы в довольстве, или они подыхают с голоду, интересует меня лишь постольку, поскольку они нужны нам как рабы для нашей культуры; в ином смысле это меня не интересует»119.
Катрин продолжила:
– Да, думал он, наверное, это жестоко – убивать так много, – но мы должны сделать это для наших детей, ради нашего будущего, ведь наши дети и внуки заслужили лучшую жизнь. Искаженный способ мышления. Но я думаю, что именно так он объяснял себе необходимость того, что ему приходилось делать.
Из речи Генриха Гиммлера в Познани 4 октября 1943 года: «Когда ко мне придет кто-нибудь из вас и скажет: ”Я не могу рыть противотанковый ров силами детей или женщин. Это бесчеловечно, они от этого умирают“, – я вынужден буду ответить: ”Ты являешься убийцей по отношению к своей собственной расе, так как, если противотанковый ров не будет вырыт, погибнут немецкие солдаты, а они сыновья немецких матерей. Они наша кровь“»120.
Катрин права, подумала я, права в том, что каждая попытка найти объяснение поступкам Гиммлера многим кажется попыткой оправдать его. Даже пока она говорила, мне на долю секунды подумалось, а не оправдывает ли она двоюродного деда?
Вот фрагмент из диалога психиатра Леона Голденсона с Эрихом фон дем Бах-Зелевски121, проходившим свидетелем в Нюрнберге на международном трибунале.
« – Я помню, однажды Гиммлер лично присутствовал на казни ста двадцати человек… Их расстреляли в обычном военном порядке, три человека стреляли одновременно. Вся группа из ста двадцати человек была расстреляна целым батальоном. Я привел подробное описание в своем отчете, потому что оно дает интересное представление о характере Гиммлера. В тот раз среди расстреливаемых ста двадцати человек был один еврейский юноша двадцати лет с нордической внешностью, блондин с голубыми глазами. Гиммлер отозвал юношу от ямы, где того должны были расстрелять, и спросил, еврей ли он, все ли его дедушки и бабушки евреи. Юноша ответил, что, насколько он знает, все в его семье евреи. Тогда Гиммлер сказал, что не может помочь юноше, и тот был казнен вместе с остальными. Можете видеть, как Гиммлер пытался спасти жизнь мальчику.
– Вы привели этот случай в качестве примера благородства Гиммлера?
– Нет, я просто хочу показать, что Гиммлер был не таким, каким его представляют сегодня. Он не был бесчувственным к виду крови. Он был бесчувственным именно в силу своей фанатичной идеологии…»
Этот же Бах-Зелевски на Нюрнбергском процессе заявил, ссылаясь на речь Гиммлера начала 1941 года, что «целью русской кампании должно стать сокращение славянского населения на 30 миллионов человек»122.
– Можешь подобрать три слова, которые бы максимально точно характеризовали Генриха Гиммлера?
Катрин задумалась, поджала губы в ниточку:
– Как бы подобрать три экспрессивных и коротких слова, чтобы охарактеризовать его? Я бы сказала, что он был человеком долга. Долг – прежде всего. Потом – скромный, да. По крайней мере имидж у него был такой, и ему было крайне важно, чтобы люди воспринимали его именно так – как маленького скромного человека. И чтобы его семья вела себя соответствующим образом. По крайней мере семья его брата, моего деда, вела себя так. И третье – человек без злоупотреблений. По-немецки это «приличный». Это что-то непереводимое, вроде честного, порядочного. Он говорил речь в Познани в 1943-м, на встрече СС, и, в частности, сказал, что, мол, я рад, что мы убили такое количество людей, но убили их чисто, порядочно, не запачкав своих рук.
«Для себя мы не взяли ничего. Отдельные оступившиеся лица будут наказаны согласно моему приказу, гласящему: ”Присвоивший себе хотя бы одну марку – умрет“. Несколько членов СС – их было немного – оступились, и их ждет безжалостная кара. У нас есть моральное право и обязанность перед нашим народом уничтожить другой народ, стремившийся к нашему уничтожению. Но у нас нет права обогатить себя ни одной шубой, ни одной парой часов, ни одной маркой, ни одной сигаретой. Мы уничтожаем бациллы, и мы не хотим от них заразиться и умереть. Я никогда не смирюсь с тем, чтобы тут возникла хотя бы маленькая гнильца. Если только она появится, мы выведем ее сообща! В заключение можно сказать, что мы выполнили этот тяжелый долг, и никакой ущерб не был нанесен нашей сути, нашей душе, нашему характеру…»
Генриха Гиммлера задержали 23 мая 1945 года и доставили в гражданский следственный лагерь британских войск № 031, что располагался под Люнебургом, – там Гиммлер был опознан несмотря на фальшивые документы на имя фельдфебеля Генриха Хитцингера, которые имел при себе. Потом Гиммлера доставили в штаб-квартиру Второй армии, в следственный центр.
«Полковник Мерфи и военврач капитан К.Дж.Л.Уэллс <…> собирались выполнить обычный осмотр пленника. Они всё еще подозревали, что у Гиммлера может быть яд. Когда он разделся, они обыскали всё его тело – уши, подмышки, волосы, ягодицы. Затем врач приказал ему открыть рот и, по словам полковника Мерфи, ”тут же увидел маленькую черную капсулу в промежутке между зубами справа на нижней челюсти“.
”Станьте ближе к свету, – сказал врач. – Откройте рот“.
Он засунул в рот заключенному два пальца. Но тут Гиммлер резко повернул голову и укусил врача за пальцы.
”Он раздавил ее“, – крикнул врач.
Полковник с сержантом прыгнули на Гиммлера и повалили его, перевернув на живот, стараясь не дать ему глотать. Врач схватил его за горло, пытаясь заставить выплюнуть яд. Борьба за его жизнь с помощью промывания желудка длилась четверть часа. Использовали все способы искусственного дыхания. ”Он умер, – рассказывал сержант, – и когда это случилось, мы накрыли его простыней и ушли“. Двумя днями позже Гиммлера похоронили в безымянной могиле под Люнебургом»123.