— Срываю с головы тюрбан позора и слабости, — прозвучал голос Намаза. — Страдалец взывает к голосу милосердия.

Да, это был Намаз, газий и разбойник, забившийся в сарайчик, служивший складским помещением для базарной торговли брата Алаярбека Даниарбека — лавочника, мелкого коммерсанта. Намаз-таки приехал лечиться, но проявил осторожность.

— Что ж. Печально. Ваше недоверие может обернуться бедой, — заметил доктор. — Беда в том, что повязку надо менять… глаз лечить, а вы выбрали самое грязное место во всем Самарканде. Надо бы отказаться, но совесть не велит.

— За мной «лисий хвост», — проворчал Намаз. — Полицейские вот-вот нагрянут в махаллю. Этот сын разводки, Саиббай, видел, что мы поехали в город, а бай без доноса не может. Но тогда…

Он откинул полу ватного халата. На ременном поясе у Намаза висел целый арсенал — маузер, наган.

— Поспеши, доктор. Боюсь, мне придется сегодня сражаться.

— Там, где исцеляют, там не стреляют.

— Там, где орла хотят посадить в клетку, идут в ход когти.

И все же доктор настоял на своем. Намазу пришлось перейти по соседству в «мурче» — восточную баню. Здесь, в помещении, где банщики оттирают с любителей хаммома грязь с помощью волосяных рукавиц, орошают тела горячей и холодной водой, а перс-массажист разминает усталые члены могучими руками, доктор, наконец, сумел, как он сказал, «в сносной санитарной обстановке» сменить бинт и «обработать» больной глаз.

Нужно ли говорить, что Намаз был резок и злобен, а доктор едва сдерживался, хоть и проявил твердость и непреклонность.

А и в самой бане, и у входа в нее стояли готовые к отпору джигиты Намаза.

— Теперь вы, доктор, можете сказать, что лечили разбойника и мусульманского газия под страхом смерти.

Возмущенно доктор ответил:

— Вы считаете себя мусульманином, господин Намаз. Вы кричите: «Я священный воин!» Нет, вы хитрец… Что мне говорить и что делать, я сам знаю. Жаль, что вы ничего не поняли.

Он зашел в мехмонхану к Алаярбеку Даниарбеку.

— Вот что, дорогой. Я отказываюсь от твоей службы. Обманщикам я не верю.

Он уехал, не слушая расстроенного, бормочущего извинения маленького самаркандца.