Возглас относился к джигитам. Они бросили тюк и мгновенно по ступенькам раскинулся темно-гранатовый текинский ковер. Скинув кавуши, по нему в комнату вбежали джигиты с подарками. Они завалили переднюю коврами, конской дорогой сбруей, дорогими чапанами, полосатыми чувалами, туго набитыми тюками.

А поверх всего, поверх горы из ковров и хурджунов с поклонами, возгласами, славословиями самолично Кагарбек и Намаз поставили завернутые в расшитые узорами бельбаги два гигантских керамических блюда с пловом, имевшим такой свежий вид, будто его выложили сию минуту из чугунного котла с раскаленного еще очага. Невольно вдохнув соблазнительный аромат, смущенная, сконфуженная Ольга Алексеевна воскликнула:

— Господи боже мой, а это еще что?

— Угощение их высочества эмира. Господин доктор поторопился уехать из благородной Бухары, так и не отведав угощения их величества. Так не полагается. Примите же.

— И вы везли плов за пятьсот верст… Так? Как вы умудрились? Беспокоились.

И голос муллабачи Мирзы, звонкий и чистый, прочитал молитву на арабском языке. Его Ольга Алексеевна не понимала и потому могла только догадываться, что это благодарственная молитва.

Затем Мирза на чистом русском языке объявил:

— Разрешите вам, уважаемая Лола-атын, вручить из-за отсутствия доктора вот это, присланное канцелярией их величества Сеид Алимхана.

Он передал все еще не пришедшей в себя Ольге Алексеевне лаковый ларец с арабской надписью.

Ольга Алексеевна стояла с ларцом в руках, не зная, куда его девать, что сказать.

Но тут все чалмы разом склонились в поклоне, гимназистов вежливо ссадили на землю, вельмож мгновенно подсадили на лошадей, и, подняв облако пыли, вся пышная кавалькада на рысях двинулась к Каттакурганской улице и свернула от базарчика направо в сторону Лагерного шоссе, сопровождаемая толпой ребятишек и зевак.

— Ой, худо́! — проговорил поливальщик, опираясь на свое поливательное деревянное приспособление. — Ну и зрелище! Ну и тамаша! Столько золота! Столько бархата!

Замечание относилось к исчезнувшему в конце улицы вельможному посольству эмира Бухарского.

В ларце китайского редкого лака оказалась эмирская награда доктору за Каратаг — золотая звезда. Указ о награждении — «Фетва» — нашелся позже в ковровом хурджуне.

— Алимхан!.. — говорили про эмира в Белом доме. — Какой там хан!… Уездный начальник. Пристав Бухарского уезда.

И Алимхану порекомендовали отметить труд русского доктора, чтобы не было лишних разговоров о жестокости, бессердечии, равнодушии местного гиссарского начальства. И вот вручили, всучили доктору звезду, которой чаще всего эмир награждал своих конюших, ростовщиков; банкиров и… гулямов бачей.

Будь доктор дома, он ни за что не принял бы эту звезду.

— Этот Кагар, — рассказывала Ольга Алексеевна, — до того важничал, до того пыжился. Даже не соизволил признать. Со времен Тилляу распух, раздулся «золотой болван». И не пожелал даже пиалы чая выпить. Дескать: «Увы, мой мозг пересох от дорожной пыли и невзгод пути из Бухары». И Намаза утащил, не дал задержаться. Все в страшной спешке, набросали, свалили что куда и… бежать… Словно собаки за ними гнались.