10

Ирена лежала на обитом атласом диванчике и размышляла о своей горькой несчастной доле. По правде сказать, в доме севардской голодранки, которую теперь пришлось называть танной Далией (обращению «сестра» она всячески противилась), было не пример лучше, чем …везде, где бы Ирена ни жила последние несколько лет. У нее была своя комната, еда, одежда и даже жалованье, хотя, конечно, присутствовали и недостатки – поначалу пришлось работать на кухне и убирать комнаты. Старая грымза – оборванкина тетка, не слишком жаловавшая племянницу – заявила, что много чести для севардского отродья держать горничную только для своих нужд. Так Ирена стала чинить и шить одежду домочадцам, прислуживать иногда за столом, помогать самой хозяйке, в смысле оборванке, да сопровождать ее по всяким разным делам, а еще часами торчать с ней на занятиях, на которых у Ирены сводило челюсти от скуки.

Очень скоро Ирена поняла, что хозяйка ее – самая настоящая ведьма, а то и кто похуже – и даже вероятнее всего, что похуже. Выяснилось все это постепенно: немного освоившись, Ирена решила, что раз уж все так обернулось, надо установить с севардкой дружеские отношения, и при первом удобном случае деликатно поинтересовалась у ней, что стало с ейным хахалем, с которым она бежала из монастыря, неужто он ее бросил? Та сначала лишь молча посмотрела ей в глаза, ледяным таким взглядом, от которого у человека в кишках насмерть замерзали глисты, а потом приказала идти готовить ужин.

Пришлось так и поступить, но позже Ирена выведала у поварихи, что за полюбовника того танна – заешь ее вошь – Далия собиралась выйти замуж, но за несколько дней до свадьбы у жениха с дружками в каком-то кабаке вышла драка – поговаривали, с кем-то из дружков принца, – в общем, там его и прикончили. Пришлось хозяйке возвращаться к тетке. Та хотела было ее обратно в монастырь отправить, но передумала – скорее всего пожалела денег на содержание, старая скряга. Через год объявился у нее еще один жених, однако до свадьбы тоже не дожил – утонул, хоть плавать умел прекрасно, но затянуло его в какой-то водоворот на реке. Когда Ирена появилась в доме, хозяйка была помолвлена в третий раз – с хозяином мануфактуры, который, в отличие от своих предшественников (как глумливо фыркала грымза) был не благородного сословия, не молод и не красив, слыл среди мастеровых настоящим кровопийцей, а уж вел себя так гнусно, что даже привычную к подобным типам Ирену от него с души воротило, а уж хозяйку наверняка и подавно. Та, однако, виду не подавала, и казалась всем довольной. Незадолго до свадьбы мануфактурщик сильно простудился, слег, и по всем признакам готовился отправиться прямиком на тот свет, как повелось среди хозяйкиных женихов, однако догадался (а может надоумил его кто) отменить женитьбу. После чего упырь живо пошел на поправку, и с тех пор, говорят, каждое воскресенье ходит в храм и жертвует громадные деньжищи богадельням и сиротским приютам. Хозяйка, явно рассчитывавшая его уморить, как и прочих, немного опечалилась такому удару судьбы, но сильно горевать не стала. Видать, рассудила, что хватит еще дураков на ее долю.

В том, что женихи помирали от злых чар, Ирена не сомневалась, хотя дура-повариха, которая, как и прочие слуги, души не чаяла в севардке, утверждала, что несчастья ее – кара небесная за грехи родительские, за то, что оба они отреклись от Создателя – жрец, когда нарушил свои обеты, а мать – когда надумала родиться в проклятом народе. Ладно бы она (мамаша эта) была она обычной бродячей севардкой, что на рынках честных людей облапошивают, или хотя бы из оседлых кровопийц-ростовщиков, так нет, она принадлежала к самой богомерзкой части этого богопротивного племени, к маранам – чернокнижникам и колдунам, которые заключили союз сама-понимаешь-с-кем (тут повариха всегда осеняла себя священным знаком), и были прокляты за это навечно.

Грымза-тетка каждый день костерила эту маранку на чем свет стоит. Мол проклятущая ведьма погубила ее брата, сначала в фигуральном смысле, то есть лишив его сана, а потом и в прямом. Старуха предавалась поношению покойной невестки с неукротимым пылом. Обыкновенно ее излияния имели место, когда хозяйка не могла их слышать, что со стороны грымзы было весьма предусмотрительно. Однако случались и промашки. Однажды Ирена стала свидетельницей, как она забылась и обругала хозяйкину матушку во время ужина, глядя той прямо в глаза (хозяйке, не матушке). Что потом началось, священная задница! Мегеру прошиб пот, она побелела, затряслась, схватилась за сердце, стала хватать ртом воздух и захрипела, мол, спасите, помогите, демоны пришли за ней. Хозяйка же преспокойно позвонила в колокольчик, приказала слугам позвать доктора и как ни в чем не бывало отправилась к себе в комнату.

Ирену так разбирало любопытство, что она решила проверить на себе, как действуют колдовские чары. Набравшись смелости, она высказалась нелицеприятно о севардах вообще, и о самой хозяйке и ее матушке в частности, нагрубила, в общем, после чего с замиранием сердца стала ждать результатов. Однако ее постигло большое разочарование, поскольку никаких чар на пытливую исследовательницу хозяйка насылать не стала, а без всяких затей приказала ее выпороть. Ирена еще долго не могла прийти в себя от подобного коварства и строила планы мести, однако проклятая ведьма разгадала ее намерения и, уставившись на нее своими глазищами, предупредила, что если Ирена не перестанет против нее злоумышлять, то покроется бородавками с головы до ног. После чего дала какой-то пузырек и приказала подливать по несколько капель каждый день в тетушкин тыквенный суп. В ответ на немой вопрос горничной змеюка подмигнула и заговорщически прошептала: «Отвар из лап летучих мышей. Не вздумай пить сама, а то перепонки между пальцами отрастут». Ирена две недели с большой надеждой и интересом наблюдала за руками мегеры, готовясь стать свидетельницей превращения старухи в нетопыря, однако никакой заметной перемены в ее наружности не произошло (та как-то даже стала не такой сварливой). Впрочем, танна Киренния была похожа на нетопыря и безо всяких перепонок.

Вскоре она утихла, оставила покойную родственницу в покое, и взялась за племянницу с другого бока: решила спасти ее душу и перетянуть на сторону света с помощью жрецов из соседнего храма. Теперь каждый день к ним приходил служитель, проводил ритуалы изгнания темной силы и привлечения светлой, затем по два-три часа вел с ней душеспасительные беседы, молился и читал священные книги. От такой концентрации благости демоны, если они прятались в хозяйке, должны были воспламениться и улететь. Однако демона из демона изгнать никак нельзя, и хозяйка даже не задымилась. Да даже не зашипела, что уж там говорить. Она покорно читала книги и молитвы и ходила по линиям начертанной мелом на полу пентаграммы, не выказывая ни малейшего признака недовольства, даже наоборот.

Вскоре выяснилось, что храмовник пал жертвой ее чар. Выяснилось это чрезвычайно просто: он пришел к настоятелю и объявил, что хочет отказаться от сана и жениться на танне Эртега. Через несколько часов, правда, передумал и обвинил подопечную девицу в применении злых чара, лишивших его воли и разума. Мол, под сенью святой обители бесовские чары развеялись, и он вернулся в лоно храма, чему страшно рад. Особой радости, впрочем, в его голосе не слышалось. Эти сведения Ирена почерпнула из разговора настоятеля с танной Киреннией, по чистой случайности оказавшись у замочной скважины. Жреца заменили на монаха из монастыря, прилегающего к храму, однако с ним произошло ровно то же самое.

После второго провала тетка решила самолично контролировать процесс дедемонизации и сиднем сидела на всех богословских занятиях, даром, что засыпала через сорок минут. Разрешили присутствовать и Ирене, с нетерпением ждавшей каких-то откровений в области соблазнения (замочная скважина, увы, не давала достаточного обзора). Однако ничего похожего на приемы, повсеместно использовавшиеся в борделях и, как потом выяснилось, при дворе, она не увидела. Нет, храмовник что-то вещал, сыпал заумными фразами, типа вот этого «в фигуральном смысле», хозяйка слушала и иногда тоже говорила что-то проникновенное, но малопонятное. Ирена, когда не спала, с восхищением наблюдала, как холодные насупленные лица чопорных богослужителей постепенно разглаживались, голоса теплели и веселели, в дискуссиях начинала звучать страсть, а в молитвах – радость, суровые мужи храма вдруг становились похожи на легкомысленных юнцов и тогда становилось понятно, что очередная «божья свеча», как называли храмовников, превратилась в массу расплавленного адским огнем податливого воска, и старуха-нетопырь меняла ее на другую.

Из всего вышесказанного могло бы показаться, что бедную сироту страшно притесняли в доме тетки, однако это было не так. Непонятно, почему она терпела такие измывательства над собой (точнее, это стало понятно позже), но на самом деле танна Далия была в доме фактически хозяйкой и вообще делала, что хотела. Она устроила что-то вроде светсткого салона и раз в неделю принимала гостей. Ходила к ней всякая шушера: художники, поэты, писатели, музыканты, артисты из Брельской комедии и девицы-танцовщицы из Оперы, учителя и ученые, плюс пара-тройка каких-нибудь аристократов или мануфактурщиков. В целом же, конечно, приличные люди обходили этот дом десятой дорогой. Гости вечно что-то пели, плясали, читали, спорили о всякой чепухе и играли в карты и в шахматы (в которые хозяйка неизменно выигрывала). В прошлом году у них едва ли не всю зиму провел севардский цирк. В разгар веселья к ним спускалась старуха, вопя, что она не потерпит этого безобразия в своем доме, что она намерена положить этому конец, ну и все такое прочее, но на нее никто не обращал внимания, а танна Далия быстро уводила ее к себе.

Ирена долго не могла понять, за чей счет устроен этот праздник жизни. На приемах было достаточно еды и вина, хозяйка ходила в красивых платьях, в доме была свежая отделка и новая мебель, опять же, карету с лошадьми, даже если это развалюха с клячами, мог себе позволить не каждый аристократ или зажиточный торговец. В том, что хозяйка, при всем ее умении дурить людям головы, смогла бы выбить из тетки хоть пол золотого, новоиспеченная горничная очень сомневалась. Проведя расследование, она выяснила, что один из хозяйкиных женихов (кажется, второй) оставил ей по завещанию земли с серебряными рудниками, приносившими хоть и небольшой, но стабильный доход. Потом, она как-то исхитрилась втереться в доверие родителям еще одного жениха (кажется, первого), и они назначили ей приличную ренту. Кроме того, третий жених, упырь-мануфактурщик, отвалил ей недурные отступные за свое бегство. Ну и в довершение всего, хозяйка периодически потрошила «покровителей наук и искусств» – богатых простофиль, аристократов и мануфактурщиков (в последнее время покровительство искусствам считалось очень модным и почетным занятием). Делалось это так ловко и надувательски, в том смысле, что покровители взамен на свое покровительство действительно получали искусства, а не хозяйкино тело, что Ирена только диву давалась. Она даже заподозрила, что весь этот «салон» и был устроен с одной этой целью – щипать этих жирных гусей. Она как-то намекнула хозяйке, что при ее способностях к отъему денег она могла бы стать куртизанкой и купаться в золоте, на что та ей ответила в том духе, что если б она хотела купаться в золоте, продавая себя, то осталась бы заниматься этим в Рамале, а не потащилась бы в Брелу. «Тогда вам надо хотя бы копить эти деньги», нравоучительно заявила Ирена, которая в своей жизни не скопила и десятка золотых. На что танна Далия только рассмеялась: «Кто же копит чужие деньги? Чужие деньги надо проматывать». Видать, это была какая-то очередное севардское суеверие.

И она их проматывала, да так лихо, что у Ирены сердце кровью обливалось. Кроме толпы бездельников-артистов хозяйка кормила еще и нищих. С наступлением холодов каждое утро слуги выносили чан с супом, и танна Далия сама разливала бродягам суп и раздавала теплые вещи. То есть поначалу разливала сама – потом она заставила Ирену помогать ей. «Неужели тебе их совсем не жалко, ты ведь тоже бродяжничала?» – лицемерно вздохнула она, когда камеристка высказала ей все, что думает об этой ее блажи. Ирена была так возмущена, что даже не нашлась, что ответить.

На день Марсалы танна Далия послала в монастырь, где их держали в заточении, две повозки книг. Ирена начала даже сомневаться, что хозяйка – демоница, однако потом решила, что все-таки демоница, просто такая вот странная, возможно, даже изгнанная из ада по причине своей юродивости. Посокрушавшись о том, какая она невезучая, что даже демон ей достался малахольный, Ирена смирилась со своей участью. Радовало лишь то, что юродивая хозяйка все-таки послушала ее и сделала что-то полезное с деньгами: купила землю и стала сдавать ее фермерам.

Так они и жили: с артистами, богатыми покровителями, монахами, нищими и севардским цирком до последней зимы.

Декабрь выдался холодным, и бродяг приходило столько, что от вони слезились глаза. Соседи снова начали роптать, недовольные тем, что она пытается на их горбу въехать в рай. Тогда одним воскресным утром хозяйка приказала погрузить бочки с супом на телегу и вместе с армией голодранцев отправилась к храму Элайджи при монастыре. Там она объявила всей честной публике, пришедшей на службу, что весь этот сброд отныне будет столоваться тут, а если кто из благочестивых прихожан желает сделать богоугодное дело, то они могут к ней присоединиться и помочь «бедным и обездоленным». Прихожанам и храмовникам, естественно, все это не слишком нравилось, и чем дальше, тем больше. Самые отчаянные попытались разогнать бродяг, однако «бедные и обездоленные» внезапно вытащили ножи. Настоятель попытался обратиться за помощью к лейтенанту полиции, однако тот неожиданно заявил, что милосердие – не преступление, а поведение танны Эртега заслуживает исключительно уважения и восхищения. А между тем, обездоленные начали стекаться в Боабдиль со всех уголков Морени. Храм Элайджи обезлюдел, пожертвования, естественно, тоже уменьшились.