– О нет, я вас не забуду! – Его сотрясало бешенство пополам с отчаянием. – Я заставляю вас заплатить за все. Вы любите играть – ну так мы еще сыграем!
– Не советую, альд Дамиани, вы плохой игрок, да и карты у вас никудышные, – засмеялась она и направилась к выходу.
– Я вас уничтожу! – задыхаясь от ощущения собственного бессилия и унижения, бросил он ей вслед. Он чувствовал, что переходит ту черту, когда пора замолчать, чтобы сохранить остатки уважения к себе, в том числе и собственного; где-то в глубине его сознания мелькнула мысль, что завтра его воинственный порыв улетучится, он сильно пожалеет о том, что сейчас наговорил, что ему будет за себя стыдно, однако он не мог остановиться. – Я знаю, чем вы занимались в Арласии – да, я знаю об этом, мой лакей встретил человека, который узнал вас! – До этого момента он не придавал значения росскозням слуги, полагая, что его друг обознался или просто несет околесицу, однако теперь, когда у него неожиданно вырвались эти слова, по ее лицу он понял, что все это правда, – Я всем расскажу это! Никто не захочет даже разговаривать с вами, и даже король вам не поможет! Можете забыть про свои победные планы! Вы просто грязная севардская шлюха, и ваше место в самом дешевом притоне! Будьте вы прокляты!
Она стояла на пороге и молча смотрела сквозь него, словно задумавшись о чем-то. Кловису внезапно стало жарко, он почувствовал, что пот льется с него ручьем. Все внутренности его как будто горели. Он вдруг явственно ощутил в воздухе запах горелой плоти. Он захотел закричать, но горло словно было перехвачено железным обручем. Потом вдруг стало холодно, откуда-то потянуло сыростью и могильным тленом. Его вдруг объял дикий животный ужас, однако он по-прежнему бы не в силах произнести ни звука. Внезапно к нему пришло ясное осознание того, что он не переживет эту ночь. Никогда в жизни ему не было так страшно. Он зажмурил глаза, а когда открыл их, то обнаружил прямо перед собой Далию, державшую в руках один из миниатюрных парадных арбалетов, лежавших на столе, которые он собирался подарить своим маленьким племянникам. Она неторопливо достала из колчана стрелу и зарядила арбалет, после чего посмотрела на Кловиса. Во взгляде ее не было ни гнева, ни угрозы – только бесконечная, равнодушная, ледяная пустота.
– Я уже и так проклята, – произнесла она, наводя на него арбалет.
9
Амато Мальвораль шел по длинному коридору центральной части дворца, увешанному портретами королей и картинами с батальными битвами, периодически останавливаясь, чтобы рассмотреть одну из них. Он был одним из немногих, кто это делал – обитатели дворца мало интересовались историей и искусством. Торен был практически пуст – на рассвете придворные и министры отправились с королем на трехдневную охоту в замок Мулине, давая возможность слугам отмыть огромную резиденцию. Можно было себе представить, как обрадовался альд дель Мулине перспективе кормить подобную толпу в течение несколько дней. Однако от чести принимать у себя в гостях короля и его свиту уклониться было невозможно, даже если она грозила разорением, чем совершенно беззастенчиво и пользовался августейший монарх. Говорили, что подобное гостевание экономило королевской казне до двадцати тысяч золотых в год.
Далия Эртега, не слишком любившая охоту, в Мулине не поехала. Свою нелюбовь к этому популярному развлечению она объясняла тем, что ей жаль несчастных животных, но хронист давно заметил, что она избегает ездить верхом. Не то чтобы она плохой наездницей, скорее причина крылась в том, что лошади ее побаивались, нервничали и частенько норовили сбросить с себя. Как бы там ни было, она отговорилась недомоганием и собиралась провести несколько дней в доме танны Дуарте. Амато приехал во дворец, чтобы составить ей компанию по дороге. Проходя мимо двери, ведущей в восточное крыло, молодой человек краем глаза заметил какую-то суматоху в примыкающем коридоре. Он остановился и посмотрел внимательнее. У одной из дверей в самом конце коридора собралась толпа горничных, что-то взволнованно обсуждающих. До него доносились обрывки фраз «И он ей говорит, вы мол мне изменили, но я жестоко отомщу за мою поруганную любовь и разбитое сердце… а она ему: не смейте мне грозить, иначе вам конец…и вот, полюбуйтесь, на следующее же утро – да что ты несешь, брехня все это – да как брехня, Венсен своими ушами все слышал, он тут был, пока его хозяин не позвал – да он брехун, твой Венсен, это все знают – надо спросить эту чуму, она наверняка что-то знает – куда же она подевалась, когда она нужна, никогда нет ее …»
С противоположной стороны приближалось несколько гвардейцев. Амато с удивлением увидел в их числе Меченого, которому полагалось быть в Пратте. Хронист, повинуясь какому-то внутреннему чувству, направился к загадочной двери, уже по пути вспомнив, что именно в эту часть дворца поместили раненого альда Дамиани – недалеко от комнаты лекаря – и… кажется, именно в эту комнату.
– Что здесь произошло? – строго осведомился он у одной из горничных, дождавшись, когда гвардейцы зайдут внутрь.
Та всплеснула руками и запричитала:
– Бедный молодой тан, это что же такое деется, а? Ужас-то какой!
Толпа заахала и с новой силой загалдела.
– Тан альд наложил на себя руки, – доверительно сообщила ему другая служанка, крепкая баба лет тридцати пяти, когда он, отчаявшись получить объяснения, попытался прорваться к двери. – Не видать ему следующей жизни, как своих ушей. Теперь демоны будут протыкать его раскаленными прутьями три сотни лет, потом три сотни будут сдирать с него каждый день заново кожу, а к утру она будет нарастать снова, а последние триста лет…
Амато не стал дослушивать, что произойдет с несчастным самоубийцей напоследок, прежде чем душа его воплотится в крысу, лягушку, или еще какую тварь, и решительно двинулся сквозь толпу. Неожиданно женщины расступились, и его буквально внесло в комнату.
Альд полулежал на кровати опершись на стену, держа в руке миниатюрный арбалет, который обычно прятали под плащом. В пустых невидящих глазах, устремленных в потолок, нельзя было прочесть ровным счетом ничего: ни страха, ни боли – может быть, только удивление. Белая рубашка была залита кровью, из груди торчала маленькая, почти незаметная глазу стрела. «Точно в сердце», подумал Амато. На полу валялся скомканный листок бумаги. Крайне мрачный командор, стоявший у кровати, поднял листок, пробежал глазами и усмехнувшись, протянул его хронисту.
– Это по вашей части…
Амато взглянул на листок.
«О бессердечная, надежды и мечты ты одним словом погубила…»
Сонет был ужасным, вполне в духе Дамиани, и Амато не смог удержаться от злорадства.