– Дело ясное, – бросил лейтенант, взглянув на Меченого. – Все из-за этой вертихвостки. Все они одинаковые, эти бабы, хоть девки простые, хоть…

Он не договорил и с горечью сплюнул, нимало не смущаясь присутствием дорогого ковра.

Меченый, по всей видимости, придерживался того же мнения, потому что при этих словах помрачнел еще больше и вместо ответа рявкнул:

– Всем заняться своими делами! И вам тоже, – добавил он Амато, бесцеремонно забирая у него сонет. Выходя, хронист обратил внимание еще на один смятый листок на столе, в котором было написано что-то на старо-брельском, кажется, слово «возмездие».

Амато поднялся на верхний этаж дворца, где располагались комнаты, гордо именуемые «покоями фрейлин Ее высочества принцессы Мелины» и среди десятка одинаковых дверей нашла ту, на которой значилось имя. Далии Эртега

Дверь ему открыла сама Далия – очевидно, ее ужасная горничная опять где-то пропадала. Выглядела она так, словно и в самом деле была больна.

– Как я рада видеть вас, дорогой друг, – возвестила она скорбным тоном жреца на похоронах, – добро пожаловать в мои покои.

«Покои» представляли собой довольно большую, но просто отделанную комнату, обстановка которой состояла из кровати, шкафа, сундука стола, пары стульев и зеркала. К ней примыкала другая комната, предназначенная для служанки. Еще одна дверь вела в ванную. Амато прошел внутрь и сел на стул, а девушка без сил повалилась на кровать.

– Боюсь, что сегодня я буду вынуждена остаться здесь, – виновато произнесла Далия, водружая себе на лоб мокрую тряпку, взятую из стоящего медного таза со льдом. – Поездки я не перенесу, кроме того, нельзя показываться танне Дуарте в подобном виде. У меня приступ мигрени. Будьте так добры, налейте мне отвара из того графина на столе. Я возлагаю на него большие надежды.

Амато послушно налил отвара в стакан и протянул ей. Взгляд его привлекли полупустая бутылка из-под вина, предательски блеснувшая в лучах утреннего солнца. Бутылка эта совершенно недвусмысленным образом намекала, что именно она являлась причиной неожиданно разыгравшейся мигрени.

– Никогда раньше не замечал, чтобы вы пили, – бестактно ухмыльнулся Амато.

– Севарды очень плохо переносят алкоголь, – пойманная с поличным, Далия не стала отпираться. – А я и того хуже. Быстро пьянею и становлюсь дикой и дурной.

– В смысле, буйной? – заинтересованно уточнил Амато.

– Нет, просто злобной. Если правду говорят, что в пьяном состоянии проявляется истинная сущность человека, то моя совершенно непотребная. Потому я ее всячески скрываю и почти не пью.

– Все это глупости и суеверия, не берите в голову, – заверил он ее. – А с чего вы вдруг решили изменить своим привычкам?

– Воспоминания одолели, да тоска напала. Не будем о грустном, – она беспечно махнула рукой и вдруг устремила на него внимательный взгляд. – У вас что-то случилось?

Амато, который как раз вспомнил о пересудах служанок, закашлялся.

– Ничего, – быстро и неожиданно для себя соврал он и на всякий случай отвел глаза. Неожиданно, потому что вообще-то он собирался рассказать ей о смерти альда. Нельзя сказать, чтобы он совсем не умел врать, однако в этот момент он прекрасно осознавал, что выглядит не слишком убедительно. Далия, впрочем, не стала настаивать и принялась болтать, как ни в чем не бывало.

– Кажется, мне стало получше, хвала Создателю, а то я уж думала, скоро придется петь предсмертную севардскую песнь. Это все чудодейственный отвар по нянюшкиному рецепту, могу с вами поделиться. Кстати, вы как-то упоминали, что ваш отец состоит в дружеских отношениях с альвом Лоретти, верно? Я буду вам безмерно благодарна, друг мой, если вы сможете как-нибудь устроить нашу встречу.

Амато вдруг подумал, что в последнее время она слишком часто стала говорить ему «друг мой», и невольно насупился.