С тех пор каждое столетие хозяин морей находил перерожденную возлюбленную и в попытках воссоединиться с ней вновь и вновь убивал своего соперника. Много раз владыка пытался найти ответ на вопрос, каким образом их души, прорываясь сквозь незримую толщу миров, отыскивают путь и находят друг друга. Отчаявшись, хозяин морей проклял влюбленных и, нарушив законы вселенной, поместил человеческие души в животных: ее — в черную ворону, а его — в скользкого, жалкого, безмозглого червя. Безумствуя, он хохотал и плакал, глядя, как птица, следуя инстинкту, склевала беспозвоночное и в конвульсиях упала замертво. После этого владыка опустился на дно и надолго заснул, опечаленный своей судьбой.
Прошли столетия, и бог загрустил. Заскучав по любимой, он решил вновь пуститься на ее поиски. Время шло, сменяя эпохи: возводились новые города, на место свергнутых правителей приходили новые, и только море оставалось прежним. Мотаясь по всему свету, владыка заглядывал в каждый доступный ему уголок, пытаясь учуять запах желанной души. Но, как бы он ни старался, как бы ни хотел, больше никогда не смог отыскать ее…"
Скрип открываемой двери заставил Койкана Лаврака отвлечься от чтения. Он захлопнул книгу сказок и взглянул на Сибаса, который выходил из комнаты Марии. Увидев взволнованное лицо брата, Черный Удильщик сдвинул брови к переносице.
— Выкладывай, — отрезал он.
— Койкан, мне очень жаль, — снимая с шеи стетоскоп, тихо произнес Сибас, — но, если не отнести девочку в заводь, завтра она задохнётся.
Удильщик вскочил с кресла и за три больших шага преодолел разделявшее их расстояние.
— Думай, что говоришь! — злобно прошипел Лаврак, хватая Сибаса за грудки. — Я не допущу, чтобы моя дочь гнила в нечистотах!
Он чертыхнулся и, отпустив брата, отвернулся от него.
— Значит, ты сделаешь это снова, — вздохнул врач, накидывая на плечи пальто.
Он направился к выходу и, задержавшись в дверях, сочувственно посмотрел на старшего брата, который снял трубку телефонного аппарата и набрал номер.
— Макрурус, поезжай в Пучину на улицу Гребенчатого Тритона в Дом прощания. К вечеру привези сосуд перелома. Не беспокойся, я уже давно обо всем договорился.
Сибас плотно прикрыл за собой дверь, но в щель успели проскользнуть последние слова, которые Койкан произнес в трубку:
— Опоздаешь — убью.
Черный Удильщик заглянул в комнату дочери и, увидев, что та не спит, зашел и присел на край кровати. Мария была бледна, она сильно похудела за последние дни, губы ее потрескались, а глаза, прежде ясные, сильно помутнели. Отец поправил золотые волосы девочки, которые лезли ей в лицо. Внимательно оглядев отца, Мария вдруг попросила:
— Знаю, что ты не любишь вспоминать, но расскажи, какой была мама? Я почти не помню ее.
— Она была красивой, — начал Койкан, помогая дочери приподняться. — Такой же, как ты.
— Нет, папа, я хочу знать, каким человеком она была?
Койкан посмотрел в бесцветные глаза дочери и отвернулся:
— Она была упрямой, своенравной и никогда меня не слушала.
— Но ты все равно любил ее, правда? — Мария закашлялась и, восстановив дыхание, добавила: — Как в той сказке о влюбленных.