Где-то через полчаса тот самый пожилой мужчина включился в активную деятельность – он ходит вместе со спасателями, рассказывает им свои истории. Если приходят новые беженцы, мужчина обязательно вместе с нами идет к ним и ведет свою беседу. Он все еще ждет свою жену, а пока у него здесь очень много дел – он заметно оживился, и я слышу, как он уже что-то рассказывает молодому спасателю про свою машину без аккумулятора.

У нас пополнение – пришли еще три человека: женщина и ее сын со своей супругой. Это первый молодой мужчина, который перешел с той стороны границы. Ситуация такая: в среднем сейчас у нас человек семь беженцев, и эта цифра пока держится: за кем-то приезжают родственники, а кто-то новый приходит.

Наступил второй или третий день. Я уже успешно обгорел на открытом солнце – шея и лицо горят, как не знаю что.

Молодой мужчина из троицы, которая перешла недавно к нам, что-то ищет и отчаянно спрашивает, где можно взять «бушерат». Я не знаю, что такое «бушерат». Это для меня какое-то совершенно новое слово, которое ассоциируется со словом «бушлат». Но этому молодому мужчине – он, похоже, младше меня – явно нужен не бушлат, а «бушерат». Мне нужно срочно решить вопрос с размещением кого-то из новых беженцев, и я прошу свою напарницу Катю Бабкину помочь человеку найти «бушерат». Я ухожу в сторону решать свой рабочий вопрос и слышу за спиной вопрос коллеги «Какой бушерат?», адресованный молодому мужчине.

Через время возвращаюсь к палатке-штабу и спрашиваю у Кати, нашли ли они «бушерат». Узнаю, что задачу они успешно решили, а «бушерат» оказался в итоге «дошираком» – мужчина просто немного перепутал, когда искал лапшу быстрого приготовления.

Перешла на нашу сторону жена пожилого мужчины, и мы отправили их в стационарный пункт размещения.

Обращаю внимание на монумент Саур-Могила, от него вверх тянется тоненькая серая струйка дыма – там идут бои. Если прислушаться, то слышно эхо глухих разрывов снарядов.

Монумент теперь все время приковывает мое внимание – бежишь куда-то по делам, в суете, в заботах, но обязательно хоть раз, но посмотришь в сторону горизонта – там по-прежнему дымит, только иногда дым становится черным, а иногда – серым.

Людей на нашем пункте становится немного больше. Нам повезло с начальником Евгением – все проблемы решаем совместными усилиями достаточно быстро. Стараемся делать так, чтоб люди долго не жили в палаточных условиях, а как можно скорее их отвозили в нормальные условия стационарных пунктов. В нашем палаточном лагере появились дети – для них у нас есть целая сумка игрушек, мы привезли их с собой специально для этой цели. Запасов продовольствия еще много – это радует. Тем людям, кого забирают родственники и знакомые, и тем, кого увозят автобусы в стационарные пункты, мы собираем с собой пакеты с водой и продуктами, которые у нас есть.

Появляются беженцы, которым нужно попасть в Ростов-на-Дону, где у них есть знакомые, готовые их принять, но добраться до города проблематично. Эти люди сидят на своих сумках прямо на обочине, возле дороги. Таких немного, но они есть.

Я набираюсь наглости и придумываю способ решения: подхожу к водителям машин, которые приезжают, чтобы забрать своих знакомых беженцев, и спрашиваю, куда они едут. Почти все едут или в Ростов-на-Дону, или куда-то в другое место, но через этот город. Я прошу водителей взять с собой кого-то из тех людей, кому нужно попасть в Ростов-на-Дону. Мне никто не отказывает – если есть место в машине, то получается подселить нового попутчика. Рядом стоят таксисты, но они просят нереальную цену, впрочем, как всегда – кому что.

Я благодарен тем водителям, которые соглашались взять незнакомого человека, по сути, такого же беженца, как и их родственники или знакомые, забрать которых они приехали.

Несмотря на многочисленные отправки людей, стало прибывать больше беженцев, и наш совсем маленький пункт, таким образом, уже скоро будет переполнен. Помимо всей суеты приходит информация, что сегодня к нам приедет генерал.

Нужно привести в порядок свою униформу, застегнуть куртку, как положено, на определенный уровень или верхнюю пуговицу – ждем генерала.

Небольшой кортеж, который едет в нашу сторону, мы уже видим издалека, так как находимся на возвышенности.

К нам приехали генерал, его сопровождающие и пресса. Мы с коллегой соблюдаем строжайшее правило, про которое нам всегда напоминают, даже если ты не забыл его – не попадать в объектив камеры, ни в коем случае не давать никаких комментариев прессе. Это могут себе позволить лишь избранные, нам до них не достать – так далеко мы с ними друг от друга. Хотя, конечно, если разобраться, ничего вроде страшного нет в том, что твою работу снимет оператор или фотограф – ты же не совершаешь никаких аморальных или порочащих честь твоего ведомства поступков. Наоборот, ты показываешь свою работу – вот работают психологи, они оказывают психологическую помощь. Но по факту ты должен уйти в сторону от объектива – не тот у тебя статус.

Мы уходим в сторону. Кто-то из сопровождающих генерала решил подбодрить беженцев и, обращаясь к женщинам, говорит, что здесь они найдут новых мужей. Я слышу эти слова. «Что это? – думаю я. – Мужья этих женщин, скорее всего, остались дома, воевать. Кто-то из них, возможно, уже погиб или погибнет. Эти женщины бежали не мужей искать, они бежали от войны, от прилетающих снарядов реактивной артиллерии.

Эх, дядя, – думаю я, слушая со стороны речь этого сопровождающего в костюме, – ты лучше езжай по своим делам, здесь твои обещания не нужны. Наобещаешь сейчас, а нам потом работать с этими людьми, которых мы и так постоянно успокаиваем с их истериками и плачем – у людей горе».

Генерал обходит наш пункт и, видя нас, жмет каждому руку. Говорит какие-то слова, а потом кортеж так же быстро исчезает, как и появился минут двадцать назад.

Как только генерал уезжает, сразу же достаем спрятанный на время визита важных гостей бинокль. Мы рассматриваем линию горизонта и все тот же монумент – Саур-Могилу: очагов дыма стало больше, бои усиливаются.