С утра я собрал свои вещи и уже готов к отъезду. Созвонился с водителем – он где-то уже недалеко, они едут вместе с моим начальником и коллегами-психологами из Москвы – они объехали уже другие такие же палаточные городки по области, привезли новые смены психологов, а тех, кто уже отработал, забрали с собой. Теперь едут за нами.
Вот делегация психологов уже ходит по нашему городку. Начальник нашего пункта полковник Василий Сергеевич хвалит нас, разговаривая с нашим непосредственным начальником, который и приехал с делегацией. А уже через минуту наше непосредственное начальство говорит, что нас не забирают и нам нужно еще какое-то время побыть в этой командировке.
Конечно, у меня возник ряд вопросов о том, зачем давать команду на сбор, ну и другие вопросы, но смысла задавать их я не вижу – на них никто не даст ответа. Придется оставаться здесь.
Пришел ответ на отправленную в Москву жалобу кого-то из беженцев – к нам приехал представитель самого уполномоченного при Президенте по правам ребенка. У меня эта новость никаких эмоций не вызывает. Я знаю, что жалоба не имеет оснований и нашей вины нет – напомню, что там дело касалось отсутствия отправок беженцев на Камчатку и Дальний Восток. Обвинили в этом все руководство нашего палаточного лагеря.
Я только что постирал один из комплектов своей униформы и повесил сушиться. Иду в свою палатку, обгоревший на солнце уже в десятый раз, уставший и все еще злой. Передо мной появляется человек в белоснежной рубашке, черных брюках, с уложенной гелем прической и немного холеными щеками, образующими чуть выпирающие в стороны полусферы. Это тот самый представитель. Его сопровождающий, указывая на меня, говорит:
– Вот психологи.
– Здравствуйте, – говорю я. – Вы знаете, я не старший группы, нам нельзя давать комментарии.
На этом мое общение с важным чиновником закончилось.
Нельзя не упомянуть отдельно полевую кухню нашей палаточной республики. Во главе – два брата-близнеца Николай и Алексей, они сотрудники пожарно-спасательной части. Не знаю как, но они умудряются готовить на более чем две тысячи человек беженцев и всю группировку МЧС.
В мою первую командировку на полевой кухне орудует только один из братьев – Николай, а когда я приезжаю уже во второй раз в палаточный пункт, то узнаю, что шеф-повар у нас сменился – это место занимает пока другой брат Алексей, с которым мы не знакомы.
Я сразу иду к полевой кухне и с ходу заявляю Алексею, что я друг его брата Николая. Так я автоматически становлюсь другом и Алексею.
В усиление нам приезжает наш коллега-психолог МЧС из соседнего региона. Теперь на ночь мы уезжаем в гостиницу, а он остается в нашей палатке с табличкой «психологи». В гостинице спать намного лучше, чем в поле, но появляется проблема транспортировки от пункта Г – гостиницы – в пункт Л – лагерь палаточный большой. Расстояние всего километров десять, но каждое утро мы чувствуем себя бродячими артистами.
Каждый день мы ловим попутку, чтобы добраться из гостиницы до лагеря, а потом точно так же едем обратно. Часто мимо нас проезжают коллеги эмчээсники и просто смотрят на нас в окно – настоящее внутриведомственное братство. Однажды мы едем на старой хлебовозке, в которой кроме водительского имеется лишь одно сиденье. Мы по-честному делим его незримой вертикальной линией и занимаем свои полуместа согласно новым условиям нашего отзывчивого туроператора.
Наша командировка закончилась – мы едем домой. На следующий день уже предстоит выход на работу – там меня ждут психодиагностика, бланки, написание заключений – все, чем я занимаюсь в мирное время.
Моя мирная жизнь длится совсем недолго – меня вызывает начальник. Он сидит в кресле в своем кабинете и курит. Между каждой затяжкой он вставляет по нескольку слов:
– Надо поехать в командировку – затяжка – ненадолго – затяжка – на две недели.
Здесь стоит пояснить. Командировки психологов в пункты временного размещения беженцев – палаточные лагеря – длятся ровно одну неделю. Мне предстоит ехать не на одну неделю, а на две, так как в палаточный лагерь приехал наш коллега из Москвы, но пробыл он там всего несколько дней, и теперь ему нужно ехать в командировку в Крым. Именно поэтому я должен отработать смену коллеги из Москвы, а потом, в качестве приятного бонуса-поощрения, – свою смену. Кстати, в этих командировках нам в табелях рабочего времени закрывают стандартный восьмичасовой рабочий день, ночное время никак не учитывается. Наверное, потому, что ночные часы тебе должны оплачивать в двойном размере.
Если исходить из этой логики, то там, в полях, ровно в шесть вечера ты можешь объявлять всем, что рабочий день закончился. Потоки беженцев пусть приходят завтра, и главное – не в обеденное время. Постоянные обстрелы, звуки разрывов которых доносятся до нашего лагеря, пусть тоже идут согласно графику, с перерывом на обед в сорок пять минут.
Вообще противоречий, а иногда даже и двойных стандартов – достаточно много. Например, коллеги из столицы дают комментарии прессе, а тебе нельзя; они нацепили на форму медали и нагрудные знаки, а тебе этого делать тоже нельзя. На твое «почему» никто тебе не даст вразумительного ответа. «Просто так» – как в каком-то детском мультике. Хочешь – терпи и соглашайся с такой политикой, а не хочешь – уходи. Я почему-то пока все еще терплю эти незначительные и другие, более существенные и значимые, противоречия.
Вечером в наш палаточный лагерь привезли оборудование и показали на большом экране какое-то кино.