– Вот, мешает спать иногда…приходит…стоит как будто и кровать шевелит, представь?

Я догадываюсь, кто стоит возле кровати и почему. Позже я убеждаюсь в том, что мои предположения были верными. Алексей продолжает:

– Когда мы зашли в Дебальцево, там уже всех их почти выбили… они всех своих раненых побросали там же, на месте… представь, лежат они, живые еще, а их руки-ноги собаки тянут – собаки голодные и дикие от этого… подхожу… (Алексей делает частые паузы) …подхожу, а он живой еще… ни рук, ни ног… там же артиллерия отработала сначала… и он мне: «вбый мэнэ»…

Наша жизнь в палаточном городке идет своим размеренным темпом. Каждый день мы сопровождаем автобусы с беженцами на близлежащую железнодорожную станцию, откуда они разъезжаются по разным регионам. Кончено, здесь спокойнее, чем было в матвеево-курганском лагере, и количество прибывающих людей стало медленно идти на убыль.

Мы, как и положено, два раза в сутки подаем свои цифры по количеству случаев оказания психологической помощи: звоним в свое подразделение, а потом в Москву. И так каждый раз. В нашем подразделении цифры собирают и отправляют в Москву. Конечно, сейчас мы с Юлей работаем и не придаем этим цифрам особого значения – в начале дня подаем нули, вечером ставим себе какие-то галочки. Здесь получается что-то одно: или работать с людьми, или заниматься математикой и подсчетом всех этих цифр.

Иногда наши начальники пытаются нас учить, что психологи не должны участвовать в организации отправок людей и вообще не должны делать ту работу, которая не относится напрямую к работе психолога. Но мы поступаем по-своему. Мы исходим из того, что работаем в составе одного звена – палаточного пункта, и заявить местному руководству, что мы вообще-то закончили психологический факультет университета и не будем делать то, что не связано с наукой психологией, – это как минимум странно.

Мы делаем по-своему: мы помогаем людям. Если необходимо помочь человеку в улучшении качества его жизни, как-то поучаствовать в организации его отправки в стационарный пункт временного размещения, где он будет жить не в пыльной палатке под палящим солнцем, то, пусть это не психология, а какая-нибудь логистика, мы будем это делать.

Юля поддерживает мою позицию, она во многом помогает мне. В выполнении важных задач я всегда могу на нее рассчитывать. Она уволится из ведомства через три года. Сначала уволюсь я, на тот момент будучи начальником отдела, где мы с Юлей работали. Потом я узнаю, что и она ушла. И это большая потеря для организации. Я не говорю про себя, речь о моей коллеге Юлии Анисимовой. Она всегда могла решить проблему творчески, видела проблему под другим углом, при этом отличалась работоспособностью. Таких людей мало, а специалистов таких – еще меньше. Но Юлия, как и я, приняла решение уйти из силовой структуры. Работая в такой системе, нужно все время отслеживать те внутренние процессы, которые происходят в тебе самом. Ведь неспроста достаточное количество женщин, работающих в системе, испытывает проблемы с деторождением. У мужчин проблема другая – алкоголизация. Конечно, речь не идет о том, что абсолютно все мужчины и женщины в системе подвластны этим проблемам, но вышеуказанные факты в действительности имеют место. По крайней мере, все это было там, где работал я.

Наступили последние дни августа. Скоро осень. Наш палаточный лагерь пустеет на глазах. Прежнего потока беженцев уже нет, а те, кто временно живет здесь, уже со дня на день должны отправиться в один из регионов согласно выделенным квотам.

Несколько дальних рядов палаток уже разобраны и вывезены обратно на склады. Сейчас спасатели разбирают следующие сооружения. Часть личного состава вернулась в места постоянной дислокации – в свои подразделения. Остались те, кто обеспечивает работу палаточного пункта. Мы с Юлей тоже остались и наблюдаем, как палаточный город стремительно уменьшается в масштабе. Работы у нас уже не так много, как раньше, ее вообще стало мало.

С каждым днем количество людей в палаточном лагере уменьшается на несколько десятков, но мы по-прежнему два раза в сутки передаем цифры в свое подразделение и в Москву. Так длится до тех пор, пока в нашем пункте не остается около двадцати беженцев, а количество палаток не уменьшается до десяти штук.

Мы с Юлей начинаем передавать нулевые показатели – мы уже не работаем ни с кем в плане оказания психологической помощи: в психологах здесь больше нет никакой необходимости. Те, кто еще остался в лагере, уедут уже сегодня вечером или завтра утром. После этого разберут последние палатки, и на месте бывшего некогда здесь большого палаточного лагеря останется прежний пустырь между двух исполинских терриконов. Если нас с Юлей не заберут, то мы тоже останемся здесь.

Мы звоним своему руководству и докладываем обстановку: почти все палатки разобраны, лагерь сворачивается, и уже на днях его официально признают закрытым. Но нам не дают ответа, заберут нас или нет. Кроме того, нам хотят прислать смену. Мы пробуем объяснить, что даже если смену нам привезут, то ее просто выгрузят на пустыре и делать новой смене здесь будет нечего. Юля параллельно тоже кому-то объясняет по телефону обстановку, связанную с закрытием лагеря. Мы тщетно пытаемся донести простую суть: мы отработали, лагерь закрывается, заберите нас домой.

Но никто из руководства не может принять соответствующего решения и взять на себя минимум ответственности – все сидят и ждут команды из Москвы. Каждый говорит «подумаем», «решим», «уточним», и этим все заканчивается. Это становится в какой-то мере смешным для нас, и мы наблюдаем за всей этой нелепой картиной.

Вообще, часто встречается позиция людей, называемая «а вдруг спросят?». И вот сидит такой руководитель и думает об одном: «А вдруг спросят? Буду лучше сидеть тихо и не высовываться лишний раз». Но это руководитель – по крайней мере, так написано на табличке двери, что ведет в его кабинет.

А пока мы с Юлей Анисимовой сидим и смотрим, как разбираются палатки. Я уже никуда и никому не звоню – пусть разбираются сами. Но Юле, с ее неиссякаемой энергией, удается все-таки достучаться и расшевелить кого-то из руководителей, чтобы нас уже забирали с полупустой поляны и не везли сюда никакую новую смену.

Вскоре все так и происходит. Нас забирает служебная машина, и мы едем домой. Работа в палаточных лагерях завершена. Так проходит мое лето две тысячи четырнадцатого года. Через несколько месяцев приказом министра меня наградят нагрудным знаком «Участник ликвидации последствий чрезвычайных ситуаций».

Эта глава уже окончена – я только что дописал логическое последнее слово, закрыв его кавычками в предыдущем абзаце, но решил добавить еще совсем немного текста. Отложив свою рукопись, я позвонил Юле. Сейчас она занимается организацией групповых туров и побывала уже почти во всех частях земного шара.

Сказал Юле, что написал в своем тексте много про нее, и поделился тем, что только сейчас, шесть лет спустя, я вспомнил ту самую ситуацию, как нас никак не могли забрать с почти пустого поля. Посмеялись, значит, немного продлили жизнь, если верить популярному суждению.