А потом еще одно резкое, мощное движение гибкого тела подняло водяной вихрь, скрывший Фэлри от глаз Питера. Мелькнуло золотое и синее, когда же завеса сверкающих пузырьков рассеялась, эр-лана нигде не было видно – лишь стеклянно-голубая вода колыхалась и нежилась под теплыми лучами.

Насколько прочна стена, отделяющая нас от безумия? Никто этого не знает, как и того, как много ударов она может выдержать, прежде, чем рухнет.

Питер неловко повернулся и сел прямо на пол, привалившись спиной к прозрачной стене резервуара. Она была теплой и как будто слегка вибрировала – должно быть, от движения могучих потоков воды.

Ужасно хотелось сжаться в как можно более тугой комок, стать маленьким-маленьким, а потом просто исчезнуть. Чтобы все случившееся, вся невезучая жизнь действительно оказалась просто сном одинокой души в белом безмолвии. О нем Питеру рассказывал отец и уверял, что именно туда отправляются души умерших, чтобы отдохнуть и набраться сил.

За один миг под холодным взглядом Фэлри он вдруг понял, что все рухнуло. Что он шел сюда, в надежде обрести хоть какой-то смысл своей нелепой жизни. Разорванная напополам гибелью родного мира, она и до истории с Барьером была не очень, и после не сильно засверкала новыми красками.

Единственное, что в ней было настоящего, сильного и яркого – это любовь к Фэлри, и Питер продолжал цепляться за нее, все эти десять лет, несмотря ни на что. Отец умер, Хайлиан ушел. Но Питер был Даром Небес, этого никто не мог у него отнять, это утешало и поддерживало его в самые горькие минуты, когда казалось, что все напрасно, и жизнь бессмысленна, как мигание испорченного светильника.

А Фэлри его просто забыл!

Питер чувствовал себя выпотрошенным; в бездонной пропасти, куда он свалился, не было ни слов, ни взглядов, а рот и глаза забивал непроглядный мрак. Он стекал в горло и не давал дышать, Питер захлебывался им и мечтал о смерти.

Как вдруг чья-то сильная рука легла на его плечо и хорошенько потрясла.

– Эй! Эй! Не разбредаемся!

Старое словечко Инзы; на мгновение Питер решил, что она здесь, но, конечно, откуда бы. С трудом приоткрыл глаза и обнаружил, что Тайрон сидит рядом и зачем-то теребит его.

– Отстань…

Услышав этот тихий, надломленный голос, который, казалось, разбили на мелкие осколки и склеили вновь, Питер даже не сразу понял, что он принадлежит ему самому.

– Во, так уже лучше! – заметил сег.

Его грубое, словно вырубленное из камня лицо искажала тревога и самое настоящее, живое и горячее сострадание.

Это было так неожиданно, как если бы дикий зверь вдруг вышел из леса и начал ластиться к ногам Питера. Подумав об этом, он невольно усмехнулся – такое и впрямь случалось, если животным овладевала водобоязнь. Оно теряло страх и могло прийти прямо в деревню, и дети играли с ним, не подозревая, что смерть стоит в полшаге от них.

Однако Тайрон вовсе не выглядел опасным – по крайней мере в эту минуту. Он участливо всматривался в лицо Питера раскосыми темными глазами и неловко бубнил:

– Цветочек, ну не раскисай! Приятного мало, конечно… но мы что-нибудь придумаем. Безвыходных положений не бывает. Слышишь? Эй, Питер?

Было что-то нелепое и в то же время безмерно трогательное в том, как эта живая машина для убийства пыталась его утешить – Питер даже ухитрился криво улыбнуться со дна своего отчаяния.

– Во-от, молодец, молодец, так держать! Давай-ка встанем! – Тайрон аккуратно, явно соизмеряя силу, обхватил лапищами плечи Питера и помог подняться.