– Да-а, трапелками и прочей наркотой, – рассеянно ответил Тайрон. Он все время оглядывался, словно ожидая чего-то. – Здесь в ходу только эта валюта, если и есть другая, я о ней не знаю.

Внезапно киноварное море лент и вывесок заволновалось – люди один за другим срывались с площадок и взмывали ввысь на платформах, возбужденно переговариваясь.

Питер и Тайрон переглянулись и последовали за ними.

Все выше и выше – башня казалась нескончаемой. И вдруг пространство раздвинулось вширь, образовав нечто вроде зала, настолько огромного, что все собравшиеся смогли уместиться в нем, образовав огромный круг по его периметру.

– Это что за хоровод? – удивился Питер, когда они заняли место в ряду.

Тайрон пожал плечами.

– Сейчас увидим. И, что бы ни увидели – помалкивай, понятно? Даже если это будет Фэлри с переломанными ногами.

Питер хотел ответить что-нибудь колкое, но при одной мысли о том, что он может увидеть Фэлри прямо сейчас, спустя десять лет после разлуки, горло так сжалось, что он не смог вымолвить ни слова. Он невольно положил руку сзади на шею, коснулся чуть заметных бороздок, стекающих вниз по шее вдоль позвоночника…

По образовавшей круг толпе прокатился шум – вздохи восхищения смешивались в нем с изумленными возгласами и смехом. Все головы повернулись вправо, Питер последовал общему примеру.

Вместо привычных уже золотых ламп этот странный зал освещался опоясывающими его световыми полосами – это уже напоминало Оморон. Сейчас они вспыхнули, заливая все вокруг чисто-белым, безжалостно ярким светом – чтобы каждый мог хорошенько рассмотреть представленные «экспонаты».

Никакого другого слова Питер, как ни силился, подобрать не мог. Вдоль стен непрерывной цепочкой двигались странные, гротескные, но несомненно живые фигуры, больше всего напоминавшие наркотические видения, обретшие плоть и кровь. Золотистый кокон силового поля, окружавший каждого пленника, не только удерживал его в подвешенном состоянии, но и заставлял застыть в определенной позе, которую кто-то – видимо, их создатель – счел наиболее выигрышной.

Мимо проплывали неподвижные, словно насекомые, застывшие в янтаре, прекрасные и ужасные силуэты. А может, их красота скрывалась в самом ужасе, кто знает?

Девушка высотой в два метра, с ультрамариновой кожей и огромными, в поллица, оранжевыми глазами. Густые синие волосы не лежат спокойно, а как будто бы развеваются под невидимым ветром.

Юноша, нижняя часть тела вытянута, и заканчивается четырьмя лошадиными копытами. И даже хвост хлещет, словно отгоняя мух, которых в силовом поле, конечно, быть не может. При этом «лошадиная» часть тела покрыта человеческой кожей, точно такой же, как на торсе.

Огромная змея сверкает серебристыми с золотом кольцами, когти на огромных лапах, напоминающих птичьи, втягиваются и вновь вытягиваются в бессильном гневе, трепещут кончики лазурных перепончатых крыл… но роскошные серебристые волосы на голове и вдоль хребта несомненно принадлежат женщине, а черты змеиной морды сплавлены с человеческими в такую неземную, почти непереносимую для глаз гармонию, что дух захватывает и рыдания подкатывают к горлу…

Люди вокруг Питера ахали и охали, цокали языками и обменивались впечатлениями – а он задыхался от волной поднявшейся в груди злобы, горечи и какого-то мучительного сострадания, какое испытываешь при виде поверженного величия.

Потому что все эти существа, без сомнений, когда-то были людьми – существами, доведеными до совершенства миллионами лет кропотливой эволюции. Но чья-то безжалостная, хладнокровно-любопытная рука просто взяла их, и переделала, как ребенок складывает неверную картинку из кубиков, забавы ради превращая корову в какое-то страшилище, от которого он первый бы убежал, покажись она перед ним вживую.

А все эти несчастные были живыми и настоящими! В их взоре светился человеческий разум, хотя сами глаза порой утеряли человеческое подобие.

Хотя следовало отдать должное жестокому мастеру – в этих взглядах не было и страдания. Их заволакивала легкая дымка мечтательного удовольствия, в точности как у той танцовщицы на балконе.

И все же Питер держался с трудом – так сильны были ужас, гнев и отвращение, овладевшие им при виде этого зрелища. Он давно бы уже сбежал, если бы не стоял на парящей платформе над пропастью, глубину которой и представить-то страшно.