И Питер замешкался, опустив руку. Все-таки никто и никогда не учил его убивать людей,  хладнокровно вонзать нож в живого, дышащего человека – пусть даже ради собственного спасения.

И этой крохотной заминки оказалось достаточно.

Темнолицый перехватил его запястье и с легкостью сделал то, что Питеру не позволили сделать годы воспитания Сильвана, привившего ему уважение ко всему живому и особенно к человеческой жизни. Он не стал выхватывать нож, а просто направил лезвие в грудь Питера и, схватив его за плечо, рванул на себя.

Боль обожгла ребра, Питер схватил ртом воздух и рухнул ничком, прижимая руки к груди. Что-то произошло со слухом – казалось, он окружен многотысячной армией, кричащей что-то сумбурное, и одновременно лежит глубоко под толщей воды, на дне озера, куда даже свет попадает с трудом.

Перед глазами маячил лишь грязный пол, но, когда Питер закрыл глаза, из мрака внезапно выплыло худое, строгое лицо; темно-золотые брови сошлись на переносице, как мечи, синие глаза с белыми узорами на радужках, казалось, раскалились от злости.

– Ты что творишь?! – возмущенно произнес знакомый голос – голос из его снов.

Ошеломленный, Питер не успел придумать ответ – масса волнистых золотых волос мелькнула перед его глазами, и наступила темнота и тишина.

Кашлять было больно – Питер понял это сразу же, как начал. Удушье выдернуло его из сладкой тьмы, перевернуло, поставило на колени и заставило отхаркнуть несколько темных сгустков самого мерзкого вида.

– Говорил же, легкое задето, – пробубнил где-то высоко грубый низкий голос, – а ты «фигня, фигня»…

– Заткнись, или сейчас сам чего-нибудь не досчитаешься! – огрызнулся второй голос, и Питер узнал Тайрона.

Тут же огромные руки ухватили его, точно мешок с картошкой, и поставили на ноги так резко, что Питера замутило. Зажмурившись, он прилагал все усилия, чтобы не обблевать того, кто помог ему подняться, пусть и не слишком церемонясь.

Потом открыл глаза, убедился, что это был Тайрон, и пожалел о своем великодушии.

Вокруг царил полумрак, лишь сияли гало-экраны, занимавшие, как в Наблюдательной Башне, целую стену. На них люди прыгали и бесновались у забранной сеткой арены, но звука не было, поэтому происходящее производило забавное впечатление.

Вот только Питеру совершенно не хотелось смеяться. Пошатнувшись, он рефлекторно схватился за грудь, но напрасно – рана от ножа исчезла. Лишь слабый отголосок боли тупой иглой прошил грудную клетку и застрял в позвоночнике. Питер нисколько не удивился, обнаружив на запястьях «браслеты» настройщика.

– Не благодари, – хмыкнул Тайрон и довольно грубо освободил Питера от браслетов и обруча, сжимавшего виски.

Огромная физиономия сега приблизилась почти вплотную, и Питер с трудом подавил желание вмазать по ней кулаком. Полуголый, весь в крови и синяках, он едва держался на ногах, но все же злобно уставился на Тайрона.

– Какого Темного у этого урода был нож? Мы так не договаривались!

– Да мы вообще никак не договаривались, – парировал Тайрон, но глаза его предательски дернулись в сторону, и он тут же напустился на своего напарника: – Не видишь, чего творят эти отбросы?! Шевели задницей, за что я тебе плачу?!

Бывший проводник Питера только хмыкнул, забрал настройщик и растворился в полумраке. Тайрон последовал за ним, но через пару секунд вернулся, подпинывая перед собой парочку сплющенных морфо-кресел. Они еле ползли и напоминали лягушек, по которым проехало тележное колесо.

Тем не менее Питер был почти счастлив, потому что вовсе не хотел опозориться, рухнув на колени перед Тайроном. Вместо этого он упал в кресло, а сег устроился во втором, выдавив из него полузадушенный предсмертный писк. Морфо-мебели в Трущобах явно приходилось ничуть не лучше, чем и остальным их жителям.