Но она не могла выйти к нему.
Отойдя от двери, Лили скрестила руки на груди, отмахиваясь от назойливых мыслей. Она отказывалась думать. Она и так изводила себя этим занятием днями напролет – после чего обещала прекратить это снова, снова и снова. Выйди она сейчас к Эджу – и уже никогда не смогла бы окончательно поставить точку.
Когда Лили была моложе, ее мать смеялась, танцевала, а потом рыдала, катаясь по полу. Мать существовала только для того, чтобы растворяться в улыбках какого-нибудь мужчины, а позже опускаться на самое дно отчаяния. И так проходили долгие, долгие годы.
Но теперь мама носилась вокруг особняка, возделывая сад, и Лили никогда еще не видела ее такой счастливой.
Лили стоило учиться на примере матери. Учиться на своих собственных ошибках обошлось бы ей гораздо дороже.
Эдж мерил шагами комнату, по-прежнему думая о лестнице, приставленной к окну дома напротив. Он даже не знал, смог бы он забраться по этой лестнице. Сыновьям герцога не требовались инструменты, им даже не нужно было знать, где именно эти инструменты хранятся.
В юности он никогда не лазил по таким лестницам. За ним слишком внимательно присматривали, чтобы позволить даже подойти к лестнице. А что, если бы он получил травму?
Тем не менее в тринадцать Эджу разрешили выбрать любую лошадь, которая пришлась бы ему по нраву. Его даже подталкивали к резвым жеребцам. Но он выбрал пятнистую кобылу с прокушенным ухом. Она понравилась ему сразу, как только он ее увидел. Эта лошадь закрыла бы его от любой пули.
Эта кобыла не могла похвастать такой же родословной, как остальные лошади, и была гораздо ниже, но, если уж на то пошло, Эдж и сам бы закрыл ее от любой пули. Его лошадь аккуратно объезжала несущиеся по дороге кареты и не медлила ни секунды, когда они попадали в грозу. После того как лошадь умерла, Эдж купил прекрасного жеребца. Того самого, который сбросил его в воду, чуть не отправив ко дну.
Эдж не знал, на кого больше Лили походила характером – на пятнистую кобылу или на жеребца, но подозревал, что в ней сочетались черты их обоих. А сейчас ему просто требовалось забраться по приставной лестнице, потому что жить так дальше он не мог.
Он повернулся. Инструменты. Гонт наверняка знает, где они лежат.
Рука Эджа застыла над звонком, он помедлил, но все-таки вызвал камердинера.
Гонт открыл дверь с обычным безучастным выражением лица.
– Мне нужен гвоздь, – сказал Эдж.
– Конечно.
Гонт совершенно не удивился, словно Эдж попросил стакан бренди, и вскоре вернулся с серебряным подносом, в центре которого лежал блестящий, наверняка только что начищенный гвоздь.
Эдж взял гвоздь, не в силах вспомнить, держал ли он когда-либо нечто подобное в руке. Потом перехватил взгляд Гонта:
– Спасибо.
Камердинер удалился, избегая лишних вопросов.
Эдж вышел из комнаты сразу после Гонта. Оставалось только гадать, слышали ли его шаги ниже и быстро ли разнесутся новые сплетни среди слуг.