В принципе французская и британская политика в отношении Гитлера с 1933 по 1938 год не была чужда идее отвлечь Гитлера от Запада и направить его на Восток. Те, кто подобно Черчиллю выступал против умиротворения Гитлера, понимали, что он не удовлетворится экспансией на Восток. Сегодня, когда вся наша внешняя политика основана на идее о том, что мы должны военными средствами защищаться от русской угрозы, мы снова умиротворяем Германию. Мы уступаем ее растущим требованиям вооружений и позволяем Аденауэру так сильно влиять на нашу политику, что мирные договоренности с Советским Союзом становятся весьма затруднительными. Есть определенные причины полагать, что скоро Германия станет настолько сильной, что многие американские политические и военные лидеры будут думать, что уже слишком поздно и мы не сможем ее остановить, даже если захотим. Неужели мы действительно настолько наивны, что видим только сегодняшнюю Германию, но не способны видеть Германию завтрашнюю, рождению которой мы так усердно способствуем?
Что касается взаимного признания существующего статус-кво в Европе, то я считаю, что надо безоговорочно принять существующее положение и пресечь дальнейшее вооружение Германии.
В этой связи давайте снова вернемся к политике в отношении Берлина. Стало избитым клише говорить о бескомпромиссной и агрессивной позиции Хрущева в этом вопросе. Рассмотрим факты. Хрущев требует, чтобы Западный Берлин стал вольным городом; он заявил о готовности согласиться с контролем над городом со стороны ООН или со стороны четырехсторонней администрации, но сам город должен оставаться независимым и свободным. Он никогда не требовал включения Западного Берлина в состав Восточной Германии. Как я уже говорил выше, его требования были явно направлены на то, чтобы заставить Запад признать Восточную Германию и прекратить перевооружение Западной Германии. Понимая, что обе эти цели недостижимы, он готов удовлетвориться сохранением переходного периода и минимальными уступками со стороны Запада.
Эти уступки, по большей части предложенные Западом на четырехсторонней встрече министров в 1959 году, заключались в следующем: сокращение числа военнослужащих в Берлине (поскольку их присутствие было исключительно символическим, постольку совершенно неважно, будет их там 12 тысяч или 7 тысяч); соглашение о неразмещении в Берлине атомного оружия (его там никогда не было); соглашение об отказе ведения подрывной пропаганды против России с территории Западного Берлина.
Эти уступки не были оформлены официально, но, очевидно, именно они создали дружелюбную «кэмп-дэвидскую атмосферу» во время визита Хрущева в Вашингтон, именно тогда президент Эйзенхауэр отметил, что вокруг Берлина создается «ненормальная» обстановка. Хрущев, вернувшись в Москву, хвалил Эйзенхауэра и рассказывал об успехе своего визита в Америку. Что случилось потом? То ли под влиянием или под давлением со стороны Аденауэра, то ли под впечатлением того, что Москва не станет рисковать войной из-за Берлина, мы объявили (в речи мистера Диллона[232]), что все уступки отменяются, и мы больше не хотим компромиссов, о которых говорили во время визита Хрущева в Вашингтон.
В ответ Хрущев произнес агрессивную речь в Баку. После этого мы доставили Хрущеву еще одну крупную неприятность, скорее неуклюжестью, нежели злым умыслом, а именно нашей реакцией на инцидент с U-2[233]. Хотя Хрущев изо всех сил пытался спасти ситуацию, заявив, что, по его мнению, президент Эйзенхауэр ничего не знал об этом, президент в своем выступлении взял на себя всю ответственность за шпионский полет и объявил, что считает его полностью оправданным. Что оставалось Хрущеву делать в такой ситуации? Стоит ли удивляться тому, что он воспринял ситуацию как пощечину, и что еще важнее, ему надо было как-то реагировать, чтобы сохранить лицо внутри страны? Хрущев в гневе покинул встречу в верхах, произносил воинственные речи, а позже оскорбил президента. Однако по поводу главного яблока раздора, по поводу Берлина, он сказал в своей речи, произнесенной в этом городе, что будет верен своему обещанию не обострять ситуацию. Он никому не угрожал и отложил решение вопроса до обсуждения его с новой американской администрацией. Поведение Хрущева во всей этой ситуации надо считать чисто оборонительным, если, конечно, не найдутся наивные люди, считающие громкие слова важнее реальных действий[234].
Если советско-американское сосуществование на основании статус-кво в Европе вызывает определенные трудности, то взаимопонимание относительно остальных частей света кажется вообще почти невозможным. Тем не менее нельзя отрицать, что если его не удастся достичь, то напряженность там будет нарастать, а вместе с ней гонка вооружений и вероятность термоядерной войны. Для того чтобы такое взаимопонимание стало возможным, требуется, во-первых, чтобы ни одна из сторон не стремилась к завоеванию мирового господства. Мне не надо доказывать американскому читателю, что Соединенные Штаты отнюдь не стремятся к завоеванию мира, и я попытался показать в предыдущей главе, что точно так же это не входит и в намерения Советского Союза. Но как могут два блока прийти к соглашению относительно поддержания порядка и статус-кво в Азии, Африке и Латинской Америке, если эти части света пребывают в постоянном брожении как политическом, так и социально-экономическом? Не будет ли такое соглашение, даже если его удастся достичь, означать замораживание нынешнего соотношения сил в мире и достижение стабильности там, где ее просто не может быть? Не означает ли это международные гарантии сохранения наиболее реакционных режимов, которым рано или поздно суждено пасть?
Эта трудность окажется менее устрашающей, если принять во внимание, что соглашение об отказе от изменений нынешних владений и сфер влияния между Советским Союзом, Соединенными Штатами и Китаем не то же самое, что замораживание внутреннего устройства всех азиатских, африканских и латиноамериканских стран. На самом деле оно означает, что эти страны, даже если в них изменятся режимы и образ правления, не станут переходить из одного блока в другой.
Есть много примеров такого рода, и самый разительный из них – это пример Египта. Египет, бывший одной из беднейших стран мира и находившийся под властью невероятно коррумпированных правительств, был чреват революцией. Подобно всем другим революциям в Азии и Африке египетская революция имела два аспекта: с одной стороны, она была крайне националистической, а с другой, – социалистической в широком смысле, так как была нацелена на повышение благосостояния широких масс египетского населения. Насеру пришлось сбросить остатки британского владычества, но при этом он решил не надевать ярмо советского господства. Он стал проводить единственно разумный курс неприсоединения, играя на соперничестве двух блоков к своей выгоде и ради политического выживания независимого Египта.
Едва ли будет преувеличением сказать, что тогдашняя внешняя политика Соединенных Штатов, проводимая покойным мистером Даллесом, почти насильно толкала Насера в русский лагерь. Согласно представлениям Даллеса, нейтралитет аморален, и дружеские отношения со стороны такой малой страны, как Египет, с Советским Союзом были расценены как враждебность по отношению к Соединенным Штатам, за что Египет должен был понести соответствующее наказание[235]. (В случае Египта это был отказ в предоставлении обещанного кредита на строительство Асуанской плотины.) Тем не менее Насер остался нейтральным, даже несмотря на масштабную англо-французскую военную провокацию в Порт-Саиде.
То же самое верно в отношении Ирака, Ливана, Индонезии. В Ираке и Ливане Соединенные Штаты, казалось, были убеждены, что правительства этих стран уйдут в советскую сферу влияния, и мы начали готовить военную интервенцию, но, по счастью, этот прогноз Государственного департамента не оправдался. Соединенные Штаты тогда оправдывали свои действия тем, что с их помощью удалось «помешать» Советам захватить контроль над этими странами, несмотря на то что едва ли у Советов были такие намерения, а еще меньше шансов на то, что эти страны хотели подпасть под советское влияние.
Позиция Соединенных Штатов, направленная на усиление «прозападных правительств» в странах, где эти правительства крайне непопулярны, обречена на неудачу. Единственная по-настоящему конструктивная политика заключается в допущении и даже в поощрении создания блока неприсоединившихся нейтральных стран. Только на этом пути можно избежать горячих конфликтов между Америкой и Россией, которые чреваты применением ядерного оружия.
Русские в этом отношении поступают более мудро, чем мы: они допускают нейтралитет как достаточное условие дружественных отношений и оказания экономической помощи. Настало время и Соединенным Штатам перенять такой же подход. Самое примечательное в курсе администрации Кеннеди – это поворот в таком направлении, по крайней мере, в отношении стран Азии и Африки. Я еще раз хочу подчеркнуть жизненную важность такого изменения, но оно должно быть абсолютно искренним.
Обсуждение необходимости принять и поддержать курс слаборазвитых стран на нейтралитет служит лишь началом долгого пути. Политическая позиция этих стран неотделима от их внутреннего социального и экономического развития. Именно в этом пункте необходим более реалистичный подход.
Западные державы, как и коммунисты, выражают свои позиции в терминах выбора между капитализмом и коммунизмом; эта альтернатива – практически единственный пункт, по которому между ними существует полное согласие. Однако капитализм середины XX века уже не является капитализмом индивидуальной инициативы, минимального вмешательства государства и т. д., каким он был в XIX веке. Русский и китайский типы коммунизма (как бы они ни отличались друг от друга) сильно отличаются от социализма Маркса, на сходство с которым они претендуют. Так каковы же факты и реальные возможности?
Во-первых, мы должны осознать, что слаборазвитые страны в долгосрочной перспективе не выберут капитализм как по экономическим, так и по психологическим причинам. Они не могут выбрать систему, которая развивалась в Европе в течение нескольких сотен лет в ответ на особые исторические условия, сложившиеся на этом континенте. Этим слаборазвитым странам нужна система, которая бы больше соответствовала их условиям: во-первых, экономическая власть должна быть отнята у малых клик, использующих ее исключительно в своих корыстных интересах, не обращая внимания на нужды большинства населения; во-вторых, экономика должна следовать плану, который перераспределяет ресурсы в интересах всей экономики и ради ее оптимального развития.
Реальная альтернатива для слаборазвитых стран заключается не в выборе между капитализмом и коммунизмом – альтернативой, которую так любят муссировать и русские, и китайцы; выбор касается того,
Если Запад будет настаивать на коммунистическо-капиталистической альтернативе, если будет вступать в союзы с отставшими от эпохи реакционными режимами, которые обречены на гибель, то этим он поможет России, а более вероятно, Китаю, захватить умы и сердца двух третей, а спустя поколение и четырех пятых всего рода человеческого. Бедные народы мира поверят, что должны выбрать путь, который позволил Китаю развиваться в два раза быстрее, чем Индии, особенно при отсутствии другой альтернативы.
Однако, несмотря на массированную китайскую пропаганду, многое свидетельствует о том, что китайский путь полной и беспощадной регламентации – это не то, что предпочитает большинство этих народов. Стремление к свободе и независимости не такое уж недавнее западное открытие, как часто ошибочно полагают; это глубоко укоренившаяся потребность, исконно присущая людям, но и она не единственная. Если при таком выборе придется столкнуться с голодом, страхом и безнадежностью, то большинство людей и на Востоке, и на Западе будет готово продать свое стремление к свободе. Вопрос заключается в том, как избежать такого выбора.
Более того, миллионы крестьян во всех этих странах до сих пор жили в таких чудовищных условиях голода и безнадежности, что в данный момент они просто не могут быть полностью заинтересованы в свободе, и ее достижение имеет для них меньшее политическое значение, чем думают многие. Историю слаборазвитых стран вершат относительно малочисленные группы образованной элиты выходцев из среднего класса, которые хорошо оценивают опасность и зло тоталитаризма. Примечательно, как хорошо Индия и другие страны Азии, а также Латинской Америки и Африки, сумели воспротивиться соблазнам коммунизма. Но ясно также и то, что более молодое поколение будет проявлять сильное нетерпение, если не будут выполнены необходимые фундаментальные реформы.