— Я понятия не имею, во что вы могли ее втянуть. Вы на семь лет ее старше, опытный мужчина, три раза были женаты. И воображения вам не занимать.
— Это как-то глупо с вашей стороны, разве нет? Будто вы сами меня не знали эти три года.
— Теперь думаю, что не знала. Я знала вас вежливого, вас учтивого, вот кого я знала. Натана-чародея.
— Чародея и злодея.
— Как вам будет угодно. Я читала вашу книгу, если хотите знать. Сколько смогла, пока не затошнило. Я уверена, с вашей известностью и с вашими деньгами вы можете найти массу женщин себе по вкусу. Но Лора освободилась от ваших чар, и вы не имеете никакого права заманивать ее обратно.
— В ваших глазах я получаюсь скорее Свенгали, чем Карновский.
— Вы молите по телефону: «Лора, Лора, позвони мне», потом она открывает газету, а там такое.
— Какое «такое»?
Она протянула ему две вырезки. Они лежали на столике у ее кресла.
Вторая была позажигательнее, хотя и меньше соответствовала происходившему, каким он его запомнил.
— Это всё досье? — спросил он. — И кто так заботливо сделал эти вырезки для Лоры? Вы, Розмари? Не припомню, чтобы Лора особенно интересовалась скотской прессой.
— С таким образованием, с такими чудесными родителями, с таким замечательным талантом — поступить с Лорой так, как поступили вы…
Он встал — пора было уходить. Это какой-то абсурд. Кругом один абсурд. Манхэттен — все равно что другая часть леса, и его достоинство отдано во власть Оберона и Пака. Отдано им самим! Взялся отчитывать беспомощную старушку, выбрал ее воплощением всего, что его бесит… Да уж, продолжать нет смысла.
— Уверяю вас, — возразил он, — я не сделал Лоре ничего плохого.
— Даже вы заговорили бы иначе, если бы по-прежнему жили на нашей улице и слышали то, что приходится выслушивать мне об этой удивительной женщине.
— В этом все дело? Сплетни? Кто их распускает? Цветочница? Бакалейщик? Милые дамы из кондитерской? Не обращайте на них внимания, — посоветовал он, — Лора же не обращает. — В Лоре он был уверен больше, чем в себе. — И представить не могу, что меня родили, пусть даже такие чудесные родители, для того, чтобы доказывать бакалейщику, что я не пал нравственно. Лора со мной бы согласилась.
— Вот как вы это делаете, — возмутилась она. — Убеждаете себя в том, что у такой прекрасной молодой женщины, как Лора, нет чувств!
Их разговор становился все громче и все оскорбительнее и длился еще минут десять. Его мир час от часу становился все глупее, и он тоже.