Комментарий к третьему сновидению

667 В предыдущей части сна кровать сновидицы стояла близко к садовой изгороди, то есть пациентка во сне спала под открытым небом и подвергалась свободному влиянию Природы, что в психологическом смысле означает безличное, коллективное бессознательное, которое выступает аналогом нашей естественной среды обитания и всегда проецируется на нее. Стена обозначает преграду, отделяющую непосредственно данный мир сновидицы от стоящего в стороне здания (общественного по назначению). Появляется круглый металлический объект, по словам пациентки, летающий паук. Это описание подходит для НЛО. Что касается обозначения «паук», сразу вспоминается утверждение, что на борту НЛО прячутся насекомые, прилетевшие с другой планеты, у них панцири или нагрудник, которые блестят, как металл. Аналогией может служить металлическое на вид хитиновое покрытие наших жуков. Предполагается, что каждое НЛО – это одно отдельное насекомое, а не рой[399]. Читая многочисленные отчеты, я, признаюсь, тоже не раз ловил себя на мысли, что своеобразное поведение НЛО напоминает повадки некоторых насекомых. Для разума, склонного к размышлениям, нет ничего изначально невозможного в идее, что при иных условиях Природа могла бы выражать свое «знание» совсем другими способами, отличными от упомянутых ранее; например, вместо производящих свет насекомых она могла бы породить существ, способных к «антигравитации». В любом случае наше технологическое воображение зачастую сильно отстает от природных фантазий. Все в нашем опыте подчиняется закону гравитации, за одним важным исключением: это психика, которая в нашем восприятии совершенно невесома. Психический «объект» и гравитация, насколько нам известно, несоизмеримы. Они принципиально различны. Психика представляет собой единственную известную нам противоположность гравитации. Это «антигравитация» в прямом смысле слова. В подтверждение мы могли бы привести парапсихологические примеры левитации и других психических явлений, которые отрицаются только невежественными людьми, но релятивизируют время и пространство.

668 Очевидно, что «летающий паук» возник из бессознательной фантазии именно такого рода. В литературе об НЛО летающие пауки еще называются в качестве источника «дождя из нитей» близ французских городков Олорон и Гайяк (см. указанную работу Э. Мишеля). Отмечу тот факт, что сон не может не пойти на уступку современным технологическим фантазиям: сновидица думает о «новом, уникальном летательном аппарате».

669 Психическую сущность паука отражает то обстоятельство, что он обладает «голосом», исходящим, по всей видимости, от какого-то живого существа. Это любопытное явление побуждает вспомнить подобные фантазии у душевнобольных, которые слышат голоса, исходящие откуда-то со стороны. Эти «голоса», как и видения, суть автономные проявления чувств, обусловленные деятельностью бессознательного. «Голоса из эфира» встречаются и в литературе об НЛО[400].

670 В облике паука подчеркиваются глаза, которые обозначают видение и намерение видеть. Это намерение выражается голосом, послание обращено как к землянам, так и к «пассажирам паука». Ассоциация с «летательным аппаратом» здесь порождает алогичное представление о машине, перевозящей пассажиров. Причем эти пассажиры очевидно воображаются человекоподобными, недаром сообщение предназначено для них и для человеческих существ. Поэтому можно предположить, что речь идет всего-навсего о разных сторонах человеческой личности, скажем, об эмпирическом человеке внизу и духовном человеке наверху.

671 Загадочное послание, или «молитву», произносит один голос – быть может, голос своего рода проповедника. Он обращается к тому, что «ведет» и «несет», то есть, судя по всему, к пауку. Поэтому мы обязаны изучить паука в качестве символа более тщательно. Как известно, в наших широтах это существо вполне безобидно, но многих людей оно пугает и окружено множеством суеверий (araignée du matin – grand chagrin; araignée du soir – grand espoir [401]). Когда у кого-то слегка путаются мысли, на немецком говорят, что такой человек «плетет паутину» и что его «чердак весь в паутине» (Spinngewebe im Dachstock). Ужас, с которым люди шарахаются от пауков, ярко описал в своем рассказе «Черный паук» Иеремия Готхельф[402]. Пауки, подобно всем живым существам, которые не относятся к теплокровным и не имеют спинномозговой нервной системы, выступают в сновидениях символами глубоко чуждого психического мира. Насколько могу судить, они выражают содержание, которое при всей своей активности не способно достичь сознания; они находятся вне спинномозговой нервной системы, как бы населяют симпатическую и парасимпатическую системы, залегающие более глубоко. В связи с этим вспоминается сон одного моего пациента, которому было крайне затруднительно принять идею сверхъестественной целостности психики и который отчаянно ей сопротивлялся. Саму идею он позаимствовал из моих сочинений, но, что характерно, не мог провести различие между эго и самостью; при этом из-за наследственного порока ему угрожала патологическая инфляция личности. Тут-то ему и приснилось, что он роется на чердаке своего дома в поисках неведомо чего; на одном из окон он обнаруживает красивую паутину, в центре которой сидит большой садовый паук – синего цвета; тело насекомого сверкало, как бриллиант.

672 Сновидец был потрясен до глубины души этим сном; бессознательное выдало в таком вот виде поразительный комментарий к его отождествлению эго и самости, тем более опасному ввиду дурной наследственности. В подобных случаях отмечается подлинная слабость эго, которое из-за своей слабости отвергает все предложения об уступках, ибо оные роковым образом подчеркнут его ничтожность, а потому их следует избегать любой ценой. Впрочем, иллюзии враждебны реальной жизни, нездоровы по своей природе и рано или поздно сбивают с толка. Значит, сновидение пыталось внести некие исправления, которые, подобно советам дельфийского оракула[403], оказались двусмысленными. По сути, во сне сообщалось: «Тебя беспокоит в голове (на чердаке) то, что на самом деле, пусть ты о том не подозреваешь, есть редкий драгоценный камень. Он будто животное, тебе незнакомое; он образует символический центр множества концентрических кругов, напоминает о центре большого или малого мира, как Око Божье на средневековых картинах, изображающих мироздание». При таком толковании здоровый ум станет бороться против отождествления с центром – из-за угрозы параноидального богоподобия (paranoischen Gottahnlichkeit). Всякий, кому случится угодить в эту паутину, словно попадает в кокон и лишается собственной жизни. Он отделен от ближних и не может ни докричаться до них, ни расслышать их возгласы. Он живет в одиночестве творца мира, который есть все и не имеет ничего вне себя. Если же вдобавок у такого человека был безумный отец, велик шанс, что начнет «плестись паутина», потому-то паук выглядит зловещим, о чем нельзя забывать.

673 Похожее значение, полагаю, имеет и круглый металлический паук в анализируемом сновидении. По всей видимости, он уже поглотил несколько человек (или их душ) и вполне может представлять опасность для других землян. Вот почему молитва, признающая паука «божественным» существом, призывает вести души «вниз» и «хранить их внизу»: это не духи ушедших, а живые земные существа. Им суждено ревностно исполнять свое земное предназначение и не позволять себе никакой духовной инфляции, иначе они окончат жизнь в паучьем чреве. Иными словами, они не должны выпячивать эго и отдавать ему приоритета; им всегда следует помнить, что эго – отнюдь не единственный хозяин в собственном доме и окружено со всех сторон тем, что мы именуем бессознательным. Что это такое, мы, к сожалению, не знаем. Нам известны лишь парадоксальные его проявления, и наша задача – постигать Природу, на которую нет смысла досадовать и раздражаться, упрекать ее в «сложности» и неуклюжести. Еще сравнительно недавно медицинские светила не «верили» в бактерии, и по их вине около двадцати тысяч молодых женщин только в Германии умерло от легко предотвратимой послеродовой горячки. Психические же катастрофы, обусловленные консерватизмом «специалистов», не отражаются в статистике, из чего делается вывод, что их не существует.

674 За призывом оставаться внизу, на земле, сразу звучит парадоксальная, казалось бы, просьба: «Вознеси нас ввысь!» На ум приходят слова из «Фауста»: «Спустись же вниз! Сказать я мог бы: “Взвейся!” / Не все ль равно?»[404], вот только наша сновидица явно разделяет процессы нисхождения и вознесения (посредством многоточия). Это означает, что перед нами последовательность действий, а не coincidentia oppositorum (совпадение противоположностей). Похоже, здесь предусматривается какой-то нравственный процесс, катабасис и анабасис[405]: семь ступеней вниз и семь ступеней вверх, погружение в кратер с последующим восхождением к «небесному порождению» в мистериях преображения[406]. Месса тоже начинается со слов: «Confiteor… quia peccavi nimis[407]». «Вести» вниз нужно, должно быть, потому, что людям нелегко спускаться с высот и оставаться внизу. Во-первых, они опасаются утратить положение в обществе; во-вторых, боятся потерять моральное самоуважение из-за необходимости признавать наличие тьмы в себе. Поэтому они старательно избегают самокритики, проповедуют другим, но не стремятся познать себя. Они довольны отсутствием самопознания, ведь в этом случае ничто не рассеивает блистательную пелену иллюзий. «Внизу» – это у основания реальности, которая все же существует, несмотря на мглу самообмана. Достичь основания и задержаться там – дело первостепенной важности, если допускается, что нынешние люди живут выше отведенного им уровня бытия. Столь общий вывод следует из сновидения, которое представляет нам человеческую группу и, следовательно, характеризует проблему как коллективную. Вообще сновидение подразумевает человечество в целом, ибо паук подлетает как можно ближе к окнам здания, где принимаются «международные решения». Он пытается «влиять» на эти решения и указывать путь, ведущий во «внутренний мир», к самопознанию. Ожидается, что так наступит мир во всем мире. Соответственно, паук предстает спасителем, который предостерегает – и несет исцеляющую весть.

675 В завершение сновидица понимает, что одета «не полностью». Этот широко распространенный мотив обыкновенно указывает на отсутствие приспособления или на относительную бессознательность текущей ситуации. Напоминание о собственной склонности к ошибкам и небрежности особенно уместно в обстоятельствах, когда другие люди просвещаются, поскольку тут всегда таится опасность душевной инфляции.

676 Призыв «оставаться внизу» в наши дни породил в различных кругах опасения богословского толка. Звучат рассуждения, что такая психология может привести к ослаблению этических норм. Однако психология не только раскрывает яснее перед нами природу зла, но и показывает добро, и опасность поддаться злу становится существенно меньше, чем когда мы пребываем в неведении о нем. Да и познать зло возможно, кстати, не прибегая к психологии. Тот, кто идет по жизни с открытыми глазами, попросту не может игнорировать зло; кроме того, он, в отличие от слепца, вряд ли упадет в яму, подстерегающую на этом пути. За исследованиями бессознательного отдельные теологи подозревают обращение к гностицизму, а изучение сопутствующих этических проблем влечет за собой обвинения в антиномианизме и либертенстве[408]. Никто в здравом уме даже не помыслит, что, исповедавшись в грехах и покаявшись, он никогда больше не согрешит. Тысяча к одному, что он согрешит снова в следующий же миг! Более глубокое психологическое прозрение убеждает в том, что вообще невозможно жить, не греша «словом, делом, помышлением»[409]. Лишь чрезвычайно наивный и бессознательный человек способен вообразить, что он в состоянии избежать греха. Психология больше не может позволить себе детские иллюзии такого рода; она должна следовать за истиной и заявлять, что бессознательность не только не оправдывает грех, но фактически сама является одним из гнуснейших грехов. Человеческий закон может освободить от наказания, но Природа мстит за себя беспощаднее, ибо ей все равно, сознает человек свой грех или нет. Из евангельской притчи о неправедном управителе мы узнаем, что Господь похвалил Своего раба, который обманывал в расписках: мол, он «догадлив»[410]; еще вспоминается (апокрифический) отрывок из Евангелия от Луки, где Христос говорит нарушителю правила субботы[411]: «Человек! Если ты знаешь, что делаешь, ты благословен, но, если не знаешь, ты проклят как преступивший закон»[412].

677 Расширение знаний о бессознательном знаменует собой пополнение жизненного опыта и углубление сознательности; потому оно ввергает нас в новые обстоятельства и ставит задачи, требующие этических решений. Эти обстоятельства, разумеется, существовали всегда, но не осознавались ни интеллектуально, ни нравственно – наоборот, как бы пребывали в сумраке неведения. В результате человек обеспечивает себе алиби и может избегать этических решений. Но при более глубоком самопознании часто приходится сталкиваться с наитруднейшими вопросами, а именно с конфликтами долга, которые невозможно устранить никакими нравственными предписаниями, от кого бы они ни исходили. Тут-то и начинают приниматься по-настоящему этические решения, ибо простое соблюдение кодифицированной заповеди «Ты не должен» ни в каком смысле не является этическим поступком; это просто акт послушания, который при определенных условиях превращается в удобную лазейку, не имеющую ничего общего с этикой. За свою долгую жизнь я ни разу не сталкивался с ситуацией, которая облегчала бы отрицание этических принципов или вызывала бы хоть малейшее сомнение в этом отношении; напротив, по мере накопления опыта и знаний этические проблемы ощущаются острее, а моральная ответственность возрастает. С годами я понял, что, вопреки общепринятому мнению, бессознательность – не оправдание, а, скорее, грех в буквальном смысле этого слова. Пусть, как упоминалось выше, в Евангелиях встречаются намеки на это, церковь по понятным причинам не бралась за искоренение данного греха; она держалась в стороне, попустительствуя гностикам. В итоге христиане полагаются на учение о privatio boni и уверены, будто они в состоянии отличить зло от добра, подменяют моральным кодексом истинные этические решения, которые предполагают свободу выбора. Потому мораль вырождается в поведение согласно общественным нормам, а felix culpa[413] навсегда остается в Эдемском саду. Нас удивляет упадок этики в нашу эпоху, мы противопоставляем застой в этой области прогрессу науки и техники. Но никого не смущает, что подлинный этос погребен под массой нравственных предписаний. Этос – совокупность явлений, которые нельзя описать и систематизировать; это одна из тех творческих иррациональностей, которые лежат в основе любого истинного развития. Он требует полного участия человека, ему не нужны дифференцированные функции.

678 Дифференцированная функция, несомненно, зависит от человека, от его трудолюбия, терпения, настойчивости, от стремления к власти и природных дарований. С помощью всего этого человек обустраивается в мире и «развивается», узнает постепенно, что развитие и прогресс зависят от собственных его усилий, от воли и способностей. Но это лишь одна сторона происходящего. Под другим углом зрения мы видим человека таким, каков он есть и каким себя находит. Здесь он ничего не может изменить, ибо целиком зависит от факторов, ему неподвластных. Здесь он не деятель, а результат, который не умеет себя изменять. Он не знает, как стал той уникальной личностью, какой является; ему вообще свойственно крайне скудное знание о себе. До недавнего времени он даже думал, что психика обнимает ровно то, что он сам знает о себе, и является продуктом коры головного мозга. Открытие бессознательных психических процессов, состоявшееся более пятидесяти лет назад, все еще не получило широкой известности, а его значение до сих пор не осознано. Современный человек пока не понял, что всецело зависит от сотрудничества с бессознательным, которое может оборваться в любой миг – что называется, на следующем же предложении, произнесенном вслух. Он не осознает, что получает постоянную поддержку извне, и неизменно мнит себя самостоятельным деятелем. Между тем поддержку ему оказывает сущность, о которой он не ведает, но которую прозревает благодаря давно забытым предкам из незапамятных времен: им «явились» – или уместнее сказать «открылись»? – некие азбучные истины. Откуда пришли эти истины? Видимо, из бессознательных процессов, из того так называемого бессознательного, которое предшествует сознанию в каждой новой человеческой жизни, как мать предшествует ребенку. Бессознательное от века проявляет себя в снах и видениях, посылает нам образы, которые, в отличие от разрозненных функций сознания, подчеркивают факты, относящиеся к неосознаваемому целостному человеку, но мы упорно связываем их с интересующей нас функцией, отвергая все остальные возможности. Хотя сны обычно говорят на языке конкретной специализации – canis panem somniat, piscator pisces[414], – они относятся к целому или, по крайней мере, к тому, чем также является человек, то есть к тому совершенно зависимому существу, которым он себя находит.

679 В стремлении к свободе человек испытывает почти инстинктивное отвращение к подобному знанию, ибо не без основания опасается его парализующего воздействия. Он может допустить, что зависимость от неведомых сил, как бы те ни назывались, существует, но поспешно отворачивается от них, предполагая непреодолимое препятствие. Пока нам кажется, что дела идут хорошо, такое отношение к жизни может даже быть преимуществом; но не всегда все складывается к лучшему, в особенности сегодня, когда, несмотря на эйфорию и оптимизм, мы ощущаем, как дрожит земля под нашими ногами. Сновидица, конечно, далеко не единственная боится возможных потрясений. Соответственно, сон олицетворяет коллективную потребность и изрекает коллективное предупреждение – мы все должны спуститься вниз и не подниматься снова, если паук не унесет тех, кто остался внизу. Когда функционализм доминирует в сознании, именно бессознательное выдает компенсаторный символ целостности. Это и есть летающий паук, который один способен вынести односторонность и фрагментарность сознательного разума. Без сотрудничества бессознательного нет и не может быть развития. Сама по себе сознательная воля не в состоянии побудить к этому творческому акту, а потому сновидение избирает для наглядности символ молитвы. Поскольку, согласно словам апостола Павла, мы не знаем, о чем должны молиться[415], молитва есть не что иное, как «стенание и муки»[416], отражающие наше бессилие. Тем самым нас подталкивают к установке, которая компенсирует суеверия через человеческие волю и способности. В то же время образ паука обозначает сведение религиозных представлений к териоморфному символу верховной власти, возврат к давно забытой стадии мышления, когда обезьяна или заяц олицетворяли искупителя. Ныне христианский Агнец Божий или голубь Святого Духа воспринимаются в лучшем случае как метафоры. В противовес этому нужно подчеркнуть, что в символизме сновидений животные характеризуют инстинктивные процессы, которые играют жизненно важную роль в биологии животного мира. Именно эти процессы определяют и формируют жизнь животного. В своей повседневной жизни человек как будто не нуждается в инстинктах, особенно если он убежден в суверенной силе своей воли. Он пренебрегает влечениями и обесценивает те до атрофии, не понимая, какой серьезной опасности подвергает собственное существование. Поэтому сновидения, упирая на инстинкты, пытаются заполнить опасный пробел в нашей приспособленности к жизни.

680 Отказ от следования инстинктам проявляется в виде аффектов, которые во сне также выражаются посредством животных. Следовательно, непроизвольные аффекты по праву считаются животными, или примитивными, и их следует избегать. Но мы не можем добиться этого без вытеснения, то есть без расщепления сознания. На самом деле нелепо думать, будто мы способны ускользнуть из-под власти инстинктов. Они продолжают действовать, даже если сознание их не замечает. В худшем случае они проявляются посредством невроза или посредством бессознательного «ранжирования» необъяснимых неудач. Святой, который кажется свободным от этих слабостей, платит за свою свободу страданием и отречением от земного человека (хотя без последнего он, конечно, никогда не стал бы святым). Жизнеописания святых показывают, что обе стороны человеческой натуры в этих людях уравновешиваются. Никто не может избежать цепи страданий, которая ведет к болезни, старости и смерти. Мы можем и должны ради нашей человечности «подчинять» наши аффекты и держать их в узде, но следует помнить, что за это придется дорого заплатить. Выбор валюты, в которой мы хотим платить дань, порой даже остается за нами.

681 Оставаться внизу и подчиняться териоморфному символу, что подозрительно смахивает на оскорбление нашего человеческого достоинства, значит всего-навсего осознавать перечисленные простые истины и никогда не забывать о том, что в отношении анатомии и психологии земной человек, при всей его потенциальной возвышенности, остается сородичем антропоидов. Однако если ему будет позволено развиться во что-то более высокое, не калеча свою природу, он усвоит, что эта трансформация не в его власти, поскольку все зависит от факторов, которые для человека недосягаемы. Он должен довольствоваться молитвенным томлением и «стенанием» в надежде, что что-то поднимет его наверх, так как сам вряд ли добьется успеха в этом эксперименте имени Мюнхгаузена[417]. Благодаря такой установке в бессознательном констеллируются полезные (и одновременно опасные) силы; они полезны, если человек их понимает, и опасны, если он понимает их неправильно. Какие бы имена он ни давал этим созидательным силам и потенциальным возможностям внутри себя, их насущность остается неизменной. Никто не может помешать религиозно настроенному человеку называть их «боги», «демоны» или просто «Господь», ибо мы знаем из опыта, что эти силы действуют именно таким образом. Если кто-то взамен использует слово «материя» и полагает, что сказал нечто иное, таким людям надо напомнить, что они просто меняют X на Y, но дальше этого не идут. Единственное, что достоверно, – это наше глубокое невежество, из-за которого мы не в силах понять, близка ли разгадка великой загадки или нет. Ничто не может вывести нас за пределы мнения «кажется, что», кроме опасного прыжка веры, который нужно оставить на долю тех, кто должным образом одарен или благословлен. Всякий реальный или мнимый шаг вперед зависит от опыта, от фактов, проверка которых, как известно, является одной из труднейших задач, стоящих перед человеческим разумом.