557 Ничто так не отчуждает человека от инстинктивной основы, как способность к обучению, которая оказывается подлинным стремлением к поступательному преобразованию человеческих способов поведения. Именно она больше всего остального ответственна за изменение условий существования и потребность в новом приспособлении, обусловленную становлением цивилизации. Также это первичный источник тех многочисленных психических нарушений и затруднений, которые вызываются последовательным отчуждением человека от инстинктивной основы: он отрывается от своих влечений и желает отождествиться со своим сознательным познанием, увлекается сознанием в ущерб бессознательному. В результате современный человек знает себя только в той мере, в какой может себя осознавать, а эта способность во многом зависит от условий окружающей среды, покорение которой спровоцировало изменение ряда инстинктивных устремлений (или намекнуло на необходимость таких изменений). Поэтому человеческое сознание обращается преимущественно к наблюдению и исследованию окружающего мира, к особенностям которого нужно приспосабливать свои психические и технические возможности. Эта задача настолько насущна, а ее выполнение настолько полезно, что человек попросту забывает о самом себе, упускает из вида свою инстинктивную природу и ставит собственное представление о себе на место реального бытия. Тем самым он исподволь соскальзывает в сугубо понятийный мир, где продукты его сознательной деятельности постепенно подменяют собой реальность.
558 Отчуждение от инстинктивной природы неизбежно ввергает культурного человека в конфликт между сознательным и бессознательным, между духом и природой, знанием и верой, и раскол становится патологическим уже в тот миг, когда сознание лишается возможности игнорировать или подавлять инстинктивную сторону. Скопление индивидуумов, дошедших до этого критического состояния, дает начало массовому движению, притязающему на роль защитника угнетенных. В соответствии с господствующей склонностью сознания искать источник всех бед во внешнем мире нам вещают о политических и социальных изменениях, которые, как предполагается, позволят автоматически справиться с гораздо более глубокой проблемой расщепления личности. Следовательно, всякий раз, когда это требование выполняется, возникают политические и социальные условия, которые возвращают человеку его беды – в измененной форме. Далее происходит простая инверсия: нижняя сторона поднимается наверх, тень занимает место света (а поскольку первая всегда анархична и бурлива, самостоятельность «освобожденного» страдальца неизбежно подвергается драконовским ограничениям). Дьявол изгоняется заодно с Вельзевулом, но корень зла как таковой не выкорчевывается, лишь вскрывается внутреннее противопоставление.
559 Коммунистическая революция унизила человека гораздо сильнее, чем унижала его демократическая коллективная психология: она лишила человека свободы не только в социальной, но также в нравственной и духовной области. Помимо политических трудностей, она нанесла изрядный психологический урон Западу, причем этот урон и ранее давал о себе знать – во времена германского нацизма; теперь же мы в состоянии разглядеть тень и указать на нее пальцем. Она явно лежит по ту сторону политической границы, а мы стоим на стороне добра и наслаждаемся своими правильными идеалами. Разве не признался недавно известный государственный деятель, что у него «не хватает воображения на зло»?[325] От имени многих он, по сути, подтвердил, что западному человеку грозит опасность вообще утратить тень, отождествить себя со своей деятельной личностью, а мир – с абстрактной картиной, нарисованной научным рационализмом. Духовно-нравственный противник, столь же реальный, как и сам западный человек, переселился из его собственной груди за географическую разделительную линию, которая более не служит внешней политической преградой, а все строже и надежнее отделяет человека сознательного от человека бессознательного. Мышление и чувство утрачивают внутреннюю полярность, и там, где религиозная ориентация сделалась бесполезной, сам Бог не в состоянии одолеть безумство высвобожденных психических функций.
560 Наша рациональная философия не желает знать, симпатизирует ли вторая личность в нас, уничижительно именуемая «тенью», нашим сознательным планам и намерениям. Очевидно, этой философии до сих пор неведомо, что мы носим в себе реальную тень, существование которой обусловлено нашей инстинктивной природой. Нельзя не замечать динамизма и образности инстинктов, не нанося самому себе глубочайший вред. Подавление влечений или пренебрежение ими чревато болезненными последствиями физиологического и психологического свойства, для лечения которых непременно понадобится медицинская помощь.
561 Уже более пятидесяти лет мы знаем (во всяком случае, нам следовало бы знать), что бессознательное выступает противовесом сознанию. Медицинская психология дала тому все необходимые эмпирические и экспериментальные доказательства. Имеется бессознательная психическая реальность, которая явно влияет на сознание и его содержания. Все это известно, но никаких практических выводов из этого факта сделано не было. Мы по-прежнему продолжаем думать и действовать так, словно остаемся простыми одномерными существами без двойственной природы. Соответственно, мы воображаем себя безобидными, разумными и гуманными. Мы не думаем не доверять собственным мотивам, не желаем спрашивать себя, как наш внутренний человек относится к тому, что мы делаем во внешнем мире. С нашей стороны поистине легкомысленно, поверхностно и неразумно, равно как и против правил психической гигиены, игнорировать реакции и точку зрения бессознательного. Можно, конечно, считать желудок или сердце чем-то малым, недостойным заботы, но переедание и напряжение духовных сил влекут за собой последствия, затрагивающие весь организм. Тем не менее мы уверены, что от психических ошибок и их плодов можно избавиться одними только словами, ибо «психическое» для большинства людей практически ничего не значит. Впрочем, вряд ли кто-то станет отрицать, что без психики не было бы мироздания как такового, уж тем более человеческого мироздания. Едва ли не все на свете зависит от психики человека и ее функций. Она заслуживает всего пристального внимания, которое мы можем ей уделить, особенно сегодня, когда признано, что будущее определяется не угрозой нападения диких животных, не природными катастрофами и не мировыми эпидемиями; нет, все обусловливается исключительно психическими изменениями в человеке. Достаточно мельчайшего, почти незаметного нарушения духовного равновесия в головах нескольких правителей, чтобы погрузить мир в пучину кровопролития, пламени и радиоактивности. Необходимые для этого технические средства имеются с обеих сторон. А определенные сознательные размышления, неподвластные какому-либо внутреннему противнику, могут слишком легко претворяться в жизнь, как уже все видели на примере одного «вождя»[326]. Сознание современного человека все еще цепляется за внешние объекты, возлагает на них полную ответственность, как если бы они принимали какие-либо решения. Тот факт, что психическое состояние отдельных индивидуумов способно освободиться от влияния объектов, считается ничтожным, хотя подобные иррациональности наблюдаются каждый день и могут случиться с кем угодно.
562 Печальная участь сознания в нашем мире объясняется прежде всего утратой инстинктов в силу особенностей развития человеческого разума за минувшие столетия. Чем больше власти получал человек над природой, тем упорнее он восторгался собственными знаниями и навыками, тем глубже становилось его презрение ко всему сугубо естественному и случайному, ко всем иррациональным фактам, в том числе к объективной психике, которая обнимает все, чуждое сознанию. В отличие от субъективизма сознательного разума бессознательное объективно и проявляет себя главным образом в форме противоположных чувств, фантазий, эмоций, побуждений и мечтаний, которые человек не создает сам, но которые приходят к нему объективно. Даже сегодня психология по большей части остается наукой о содержаниях сознания, измеряемых, насколько это возможно, коллективными мерками. Индивидуальная психика сделалась случайной погрешностью, маргинальным явлением, а бессознательное, которое способно проявиться только в реальном, «иррациональном» человеке, вообще игнорируется. Это отнюдь не результат небрежности или недостатка знаний; это отрицание возможности существования второго психического авторитета, помимо эго. Последнее воспринимает попытки изучать бессознательное как покушение на свои обширные полномочия. Религиозный человек, с другой стороны, исходно придерживается мысли, что он не является единственным хозяином в собственном доме. Он верит, что в конечном счете все решает Бог. Но многие ли из нас осмелятся доверить некое решение воле Божией? Кто из нас не смутится, заявляя прилюдно, что то или иное его решение исходит от Бога?
563 Религиозный человек, насколько можно судить, находится под непосредственным влиянием реакций бессознательного. Как правило, сам он называет их совестью. Но поскольку та же самая психическая подоплека порождает реакции, отличные от моральных, верующий оценивает свою совесть традиционными этическими мерками, следовательно, ищет коллективную ценность, и в этом стремлении его усердно поддерживает церковь. До тех пор, пока человек крепко держится за традиционные верования, а обстоятельства времени не требуют большего внимания к индивидуальной автономии, он, думаю, будет довольствоваться таким положением дел. Но ситуация коренным образом меняется, когда, как сегодня, массово появляется приверженный миру человек, ориентированный на внешние факторы и утративший религиозные верования. Тогда верующему приходится защищаться и катехизировать самого себя на основании своих убеждений. Он больше не ощущает чудовищную убедительную силу
564 Здесь каждый из нас должен спросить: обладаю ли я каким-либо религиозным опытом и непосредственной связью с Богом? То есть свойственна ли мне та уверенность, которая помешает личности раствориться в толпе?
6. Самопознание
565 Утвердительный ответ на этот вопрос возможен только тогда, когда человек готов подчиниться требованиям строгого самоанализа и самопознания. Согласившись на это, он не просто уяснит некоторые важные истины о самом себе, но и получит психологическое преимущество: сумеет показать себя достойным серьезного внимания и сочувственного интереса. Он как бы объявит миру о собственном человеческом достоинстве и сделает первый шаг к постижению основ своего сознания, то есть к бессознательному, единственно доступному источнику религиозного опыта. Это, конечно, не означает, что бессознательное, как мы его обозначаем, тождественно Богу или занимает место Бога. Оно – лишь среда, из которой, как кажется, проистекает религиозный опыт. Что касается иных причин возникновения подобного опыта, ответ на этот вопрос лежит за пределами человеческого знания. Познание Бога есть трансценденция.
566 Религиозный человек получает немалое преимущество, когда перед ним встает важнейший вопрос, примета нашего времени: он имеет ясное представление о том, что субъективное существование опирается на отношения с «Богом». Я беру слово «Бог» в кавычки, чтобы показать, что мы имеем дело с антропоморфной идеей, динамизм и символизм которой опосредованы бессознательной психикой. При желании любой человек может приблизиться к источнику таких переживаний, независимо от того, верит он в Бога или нет. Иначе мы лишь в редких случаях наблюдаем те чудесные обращения, прототипом которых может служить опыт Павла по дороге в Дамаск[328]. Вообще факт существования религиозного опыта уже не нуждается в доказательствах. Но люди всегда будут сомневаться относительно того, что фигуры, которые метафизика и теология называют Богом (или богами), являются реальной основой наших переживаний. На самом деле этот вопрос – праздный, на него целиком отвечает субъективно подавляющая нуминозность переживания. Любой, кто испытывал подобное, был поглощен этим переживанием; он не в состоянии предаваться бесплодным метафизическим или эпистемологическим спекуляциям. Абсолютная уверенность взывает к самой себе и не нуждается в антропоморфных доказательствах.
567 Ввиду общего невежества и предвзятого отношения к психологии следует считать бедой нашей дисциплины то обстоятельство, что единственный опыт, который придает смысл индивидуальному существованию, должен, по всей видимости, исходить из среды, возбуждающей общие предубеждения и суеверия. Снова и снова доводится слышать: «Из Назарета может ли быть что доброе?»[329]. Бессознательное, если прямо не рассматривать его как своего рода мусорную корзину для сознательного разума, предполагает «сугубо животную природу». Однако в действительности и по определению оно обладает неопределенными размерами и структурой, а потому всякая его оценка бессмысленна, от нее следует отказаться как от предубеждения. Так или иначе, подобные суждения показались бы крайне странными в устах христиан, которые верят, что Господь родился на соломе в хлеву, среди домашних животных. Наверняка многим больше пришлось бы по вкусу, родись Он в храме. Точно так же ориентированный на мир вовне массовый человек ищет нуминозный опыт в массовых митингах, каковые, разумеется, внешне куда привлекательнее индивидуальной души. Даже прихожане христианских церквей разделяют это пагубное заблуждение.
568 Утверждение психологов о важности бессознательных процессов для религиозного опыта крайне непопулярно как среди политических правых, так и среди политических левых. Для первых важнее всего историческое откровение, пришедшее к человеку извне; для вторых все это полная ерунда – ибо у человека нет никакой религиозной функции, кроме веры в доктрину партии, когда вдруг зачем-то требуется истовая вера. Кроме того, различные вероучения проповедуют совершенно разное, хотя каждое из них притязает на обладание абсолютной истиной. Но сегодня мы живем в унитарном мире, где расстояния измеряются часами, а не неделями и месяцами. Экзотические народы перестали развлекать зевак в этнологических музеях. Они стали нашими соседями, и вчерашние частные заботы этнологов сделались сегодня общими политическими, социальными и психологическими проблемами. Идеологические области уже начинают соприкасаться и взаимопроникать, так что не за горами, может быть, то время, когда остро встанет вопрос о взаимопонимании. Сделать себя понятным, безусловно, невозможно без далеко идущего понимания точки зрения другого, а необходимое понимание будет иметь последствия для обеих сторон. История, несомненно, отвергнет тех, кто считает своим призванием противостоять этому неизбежному развитию, при всей желательности и психологической потребности во что бы то ни стало сохранять все существенное и полезное в нашей собственной традиции. Несмотря на обилие различий, единству человечества суждено утверждаться неудержимо. На этот исход марксистское учение делает ставку, тогда как Запад надеется достичь своей цели посредством технологий и экономической помощи. Коммунизм не пренебрегает значимостью идеологического элемента и универсальностью основополагающих принципов. Цветные расы разделяют нашу идеологическую слабость и в этом отношении уязвимы не менее нашего.
569 Недооценка психологического фактора может иметь печальные последствия, а потому давно пора разобраться в этом вопросе. Пока это намерение еще остается благонамеренным пожеланием, поскольку самопознание, будучи крайне непопулярным, воспринимается как малоприятная, идеалистическая цель, отдает морализаторством и поглощается психологической тенью, каковую обыкновенно вообще отрицают или о каковой стараются не говорить вслух. Задача нашей эпохи и вправду почти неразрешима. Она предъявляет самые высокие требования к нашей ответственности, если мы не хотим оказаться повинными в очередном
570 Нет смысла формулировать задачу, которую ставит перед нами наша эпоха, как нравственное требование. В лучшем случае мы лишь проясним мировую психологическую ситуацию настолько, что ее сможет разглядеть даже близорукий, а озвученные слова и идеи разберут даже слабослышащие. Можно уповать на поддержку понимающих и людей доброй воли, а потому нельзя прекращать повторять те мысли, которые необходимы нашей эпохе. В конце концов, правда поддается распространению ничуть не хуже заведомой лжи.
571 Я хотел бы обратить внимание читателя на главное затруднение, с которым нам неминуемо предстоит столкнуться. Те гнусности, в которых в последнее время погрязло человечество стараниями диктаторских государств, есть не что иное, как кульминация всех тех злодеяний, в которых наши предки были повинны в не столь отдаленном прошлом. Помимо варварства и кровопролития, учиняемых христианскими народами между собой на протяжении всей европейской истории, европеец также должен ответить за преступления, совершенные против цветных рас в ходе колонизации. В этом отношении белый человек действительно несет тяжкое бремя. Налицо обыкновенная человеческая тень, которую вряд ли можно изобразить в более черных тонах. Зло, выявляемое в человеке и в нем, несомненно, обитающее, поистине велико, так что для церкви рассуждать о первородном грехе и сводить его к относительно невинной ссоре Адама с Евой несколько самонадеянно. Все гораздо серьезнее, причем степень этой серьезности сильно недооценивают.
572 Поскольку общепризнано, что человек есть то, что ведомо о нем его сознанию, он считает самого себя безвредным – и тем прибавляет к безнравственности глупость. Он не отрицает, что происходили и продолжают происходить ужасные вещи, но виноватыми всегда назначаются «другие». Если же такие поступки относятся к недавнему или далекому прошлому, их для собственного удобства быстро топят в море забвения, вследствие чего к человеку возвращается то состояние хронического легкомыслия, которое принято называть «нормальностью». Потому нас шокирует открытие, что на самом деле ничто окончательно не исчезает и ничто не поддается исправлению. Зло, вина, глубокая тревога, темные предчувствия – все это перед нашим взором, нужно лишь присмотреться. Это грехи человека; я тоже человек и разделяю с остальными человеческую природу, а потому виновен, как и другие, и ношу в себе неизменную и неизгладимую способность и склонность грешить снова и снова, в любое время. Даже если с юридической точки зрения мы не являемся соучастниками преступления, в силу нашей человеческой природы мы все равно – потенциальные преступники. В действительности нам просто не выпадало подходящей возможности втянуться в адский водоворот событий. Никто из нас не выбирается из-под полога черной коллективной тени человечества. Произошло ли преступление много поколений назад или происходит сегодня, оно остается симптомом предрасположенности, присутствующей всегда и везде, – и поэтому на самом деле хорошо бы обладать некоторым «воображением зла», ибо лишь глупец будет постоянно игнорировать предупреждения собственной природы. Вообще легкомыслие – отличный способ превратить человека в орудие зла. Безобидность и наивность столь же малополезны, как если бы больной холерой и его окружение пребывали в неведении о заразности этой болезни. Наоборот, эти качества ведут к проецированию неосознаваемого зла в себе на «другого». Это вполне действенно укрепляет позицию противника, ведь проекция переносит страх, который мы невольно и тайно испытываем перед собственным злом, на другого, чем значительно увеличивает для нас угрозу с его стороны. Хуже того, неосведомленность лишает нас способности бороться со злом. Здесь мы, конечно, сталкиваемся с одним из главных предрассудков христианской традиции, истинным камнем преткновения в нашей политике. Мы должны, как нам внушают, сторониться зла и по возможности не соприкасаться с ним, даже не упоминать. Зло – дурное предзнаменование, его табуируют и боятся. Такое «апотропейное»[331] восприятие зла, мнимые попытки от него ускользнуть, льстят нашей первобытной склонности закрывать глаза на зло и прогонять его за те или иные границы (вспомним ветхозаветного козла отпущения, которому полагалось унести зло в пустыню).
573 Если уже невозможно избежать осознания того, что зло, вопреки воле самого человека, заложено в самой человеческой природе, оно признается в психологии равноправным, пускай противоположным по знаку, партнером добра. Это осознание ведет прямиком к психологическому дуализму, бессознательно предвосхищенному в расколе политического мира и в еще более бессознательной диссоциации в современном человеке. Дуализм не порождается этим осознанием; скорее, мы с самого начала находимся в расщепленном состоянии. Невыносимо думать, что мы должны взять на себя личную ответственность за это состояние, поэтому мы предпочитаем как бы помещать зло в отдельных преступников или в преступные группы, а себя воображаем невинными и пренебрегаем общей склонностью ко злу. Такое ханжество рано или поздно отвергается, потому что зло, как показывает опыт, заложено в самом человеке (если только, в соответствии с христианскими воззрениями, не допускать наличие метафизического принципа зла). Немаловажное преимущество этой точки зрения состоит в том, что она освобождает человеческую совесть от избытка ответственности, переваливает последнюю на дьявола, совершенно правильно, если рассуждать психологически, полагая, что человек в гораздо большей степени является жертвой своей психической конституции, чем ее творцом. Принимая во внимание, что зло наших дней отбрасывает в глубочайшую тень все, когда-либо досаждавшее человечеству, следует спросить себя, как выходит, что при несомненном развитии правосудия, медицины и техники, при всей нашей заботе о жизни и здоровье, на свет появились чудовищные машины разрушения, способные в одночасье истребить весь человеческий род?
574 Никто не будет утверждать, что физики-атомщики – шайка преступников, раз именно их усилиям мы обязаны таким своеобразным плодом человеческой изобретательности, как водородная бомба. Изрядная интеллектуальная работа по развитию ядерной физики была проделана людьми, выполнявшими эту задачу с величайшим напряжением сил и самопожертвованием; их нравственные достижения с тем же успехом могли принести им славу изобретателей чего-то полезного и ценного для человечества. Пусть первый шаг на пути к судьбоносному изобретению может быть результатом сознательного решения, здесь, как и везде, важную роль играет спонтанная идея – предчувствие или интуиция. Иными словами, бессознательное тоже сотрудничает с сознанием и нередко вносит решающий вклад в общее дело. Поэтому не только сознательное усилие ответственно за результат; местами в игру вступает именно бессознательное с его едва различимыми целями и намерениями. Если оно вкладывает человеку в руки оружие, значит оно нацелено на насилие. В познании истины заключается первейшая цель науки, и если в погоне за стремлением к открытиям мы обнаруживаем некую существенную угрозу, то складывается, скорее, ощущение фатальности, а не преднамеренности. Дело не в том, что современный человек больше привержен злу, чем человек Античности или первобытный дикарь. Просто-напросто он располагает несравненно более действенными средствами для воплощения этой своей склонности. Сознание расширяется и дифференцируется, а нравственная природа плетется позади. Это беда нашего времени, и полагаться на один лишь разум уже недостаточно.
575 Теоретически во власти разума отказаться от экспериментов такого адского масштаба, как ядерное расщепление, хотя бы из-за их опасности. Но страх перед злом, которого не замечаешь в себе, но исправно отыскиваешь в других, всякий раз сдерживает разум, хотя общеизвестно, что применение этого оружия означает верную гибель теперешнего человеческого мира. Страх всеобщей гибели может избавить нас от худшего, но сама возможность, тем не менее, будет нависать над нами темной тучей до тех пор, пока не удастся перебросить мостик через всемирный психический и политический разлом – причем мостик столь же надежный, сколь неоспоримо существование водородных бомб. Если бы некое всемирное сознание сумело понять, что всякое разделение и расщепление возникают вследствие раскола в человеческой душе, тогда мы знали бы, с чего следует начать. Но если даже мельчайшие и самые интимные порывы индивидуальной психики – незначительные сами по себе – останутся столь же бессознательными и непризнанными, какими они были до сих пор, то они продолжат накапливаться и порождать массовые группировки и движения, которые неподвластны разумным увещеваниям и не подчиняются призывам действовать во благо. Все прямые попытки устроить нечто подобное – не более чем бой с тенью, причем сильнее всего иллюзиями увлечены сами гладиаторы.