– И что делали? – спросила она, освобождая виноградную лозу от ягод.
– Искали воду и били нацистов, и, кажется, еще пили вино как мы, но иначе.
– Откуда у них там вино-то взялось?
Когда она улыбалась, то морщила носик, а между бровей появлялась та линия, которую он называл вертикалью мысли.
– Ну, образно, там был француз. И он вспоминал своё прошлое, как пас коров, – изобразил удар кнутом, – пил вино, ел сыр… Приятные моменты былой жизни.
– Можем посмотреть.
– Знаешь, Роуз, в это сложно поверить, но самый лучший фильм сейчас у меня перед глазами.
– Это было неплохо, а все журналисты такие мастера комплиментов?
– Только те, что готовы сорваться в путешествие… – запнулся он на полуслове. – А ведь я и вправду готовился к долгому путешествию, желая, наконец, обрести себя, но нашел свой покой уже в самом начале пути.
– Перестань, – отмахнулась она, краснея и улыбаясь.
– Нет, серьезно, утром я еще сомневался, но сейчас уверен на все сто!
– Эндрю…
– Да?
– Я американка и выросла в Квинсе.
– Понял, слишком романтично. Как насчет бургера или куриных крыльев.
– Ты же меня понял?
– Сейчас тот момент, когда абсолютно ничего не понимаю и несказанно этому рад.
Он предложил открыть вторую бутылку, а она напомнила о его планах выехать в ночь. Они почистили зубы, в шутку толкаясь на пятачке у маленького зеркальца и стоящего возле него таза с водой. Легли спать около девяти.
Поднялись заполночь по будильнику. Сначала вел он, но она настояла на том, что успеет выспаться в капсуле, а ему надо набраться сил. И он, недолго сопротивляясь, согласился. Сперва сон не шел, он с опаской поглядывал на закрепленные над кроватью полки, но дорога выровнялась, и с мерным покачиванием машины пришел и сон.