— Что…

— Что? — переспросил Оуэн.

— Что бы вы сделали, если бы узнали, кто убил Мириам?

Оуэн со стуком опустил ноги на пол и выпрямился в кресле. Его черные, густые брови сошлись над переносицей.

— Это вы, да?

— Нет, но я знаю, кто.

— А кто?

Что же он чувствует, сидя вот так, насупив брови, спросил себя Гай. Ненависть? Досаду? Гнев?

— Я знаю, и очень скоро узнает полиция. — Гай поколебался. — Это один человек из Нью-Йорка, его звали Чарльз Бруно. Он вчера погиб. Утонул.

Оуэн сел немного глубже и сделал глоток.

— А вы откуда знаете? Он сознался?

— Я знаю. И знал уже давно. Вот почему я чувствую, что и сам виноват. Ведь я не выдал его. — Гай облизал губы. Каждый слог стоил неимоверных трудов. Почему он раскрывается с такими предосторожностями, в час по чайной ложке? Он что, все это выдумал — радость, облегчение, которые должны наступить, когда он все выложит начистоту? — Вот в чем я обвиняю себя. Я… — Оуэн пожал плечами, и это смутило Гая. Он следил, как Оуэн допивает стакан, потом машинально встал и сделал ему еще один коктейль.

— Вот в чем я обвиняю себя, — повторил он. — Я должен обрисовать вам обстоятельства. Все это так непросто. Видите ли, я встретил Чарльза Бруно в поезде, когда ехал в Меткалф. В июне, как раз перед тем, как ее убили. Я ехал, чтобы получить развод. — Он судорожно сглотнул. Вот они те слова, которые не говорились никому и никогда, он произносит теперь по собственной воле — но они почему-то выходят будничными, чуть ли не постыдными. В горле запершило, и Гай никак не мог прокашляться. Он изучал длинное, смуглое, внимательное лицо Оуэна. Брови у того немного разгладились. Он снова положил нога на ногу, и Гай вдруг вспомнил серые рабочие башмаки из воловьей кожи, которые Оуэн надевал на следствие. Теперь на нем были обычные коричневые туфли с эластичными вставками по бокам. — И…

— Ну, ну? — подбодрил Оуэн.

— Я назвал ему имя Мириам. Сказал ему, что ненавижу ее. У Бруно была идея насчет убийства. Двойного убийства.

— Го-споди! — прошептал Оуэн.

Это «господи» так напомнило Бруно, что Гая посетила ужасная, невыразимо чудовищная мысль: ведь он завлекает Оуэна в ту же ловушку, что Бруно уготовил ему: Оуэн же, в свою очередь, прельстит иного встречного, а тот — следующего, и не прервется вовеки цепочка попавших в западню и расставляющих сети. Гай вздрогнул и сжал кулаки.

— Ошибкой было говорить с ним. Ошибкой было посвящать первого встречного в свои личные дела.

— Он вам сказал, что собирается ее убить?

— Да нет же, конечно, нет. У него просто возникла такая идея. Он был сумасшедший. Психопат. Я ему сказал, чтобы он заткнулся и убирался ко всем чертям. И я отделался от него! — Гай снова был в том купе. Открывал дверь, шел по коридору. Слышал, как брякнула тяжелая дверь, ведущая в тамбур. Он и вправду тогда думал, что отделался!