Он сделал мысленную заметку, что нужно будет и здесь все вымыть и убрать, когда он вернется, потом сел и переложил содержимое карманов из только что снятой одежды в комбинезон. Жаль было выбрасывать почти новые вещи, но ничего не поделаешь. Чтобы помочь маме, придется кое-чем пожертвовать.

Норман спустился в подвал и открыл дверь старого фруктового погреба. Там он нашел то, что искал — отслужившую срок корзину для белья с откидывающейся вбок крышкой на петлях. Она была достаточно вместительна и чудесно подходила для его целей.

Чудесно. Господи, как он может употреблять такие слова, зная, что собирается делать?

Он поморщился, потом горько вздохнул. Сейчас было не время для самокритики и копания в себе. От него требовался прагматизм. Он должен быть очень практичным, очень осторожным, очень спокойным.

Очень спокойно он бросил свою одежду на дно корзины. Спокойно взял старую клеенку со стола у лестницы в подвал. Спокойно вернулся наверх, выключил свет на кухне, свет в прихожей и вышел в темноту, держа корзину в руках. Клеенка лежала на крышке.

Снаружи, в темноте, было труднее оставаться спокойным. Труднее было не думать о тех сотнях случайностей, которые могли все испортить.

Мама бродила — где? Может, она оказалась на шоссе, где ее мог подобрать любой, проезжавший мимо? Может быть, она еще не оправилась от истерики, и ужас того, что она совершила, заставит ее выложить правду первому встречному? Она действительно сбежала, или просто не соображала, где находится? Или она спустилась с холма и пошла вдоль узкой полоски их земли, граничащей с болотом? Может, ему стоило сначала пойти поискать ее?

Норман вздохнул и покачал головой. Он не мог так рисковать. Не мог бродить в темноте по болотам, пока в душевой кабинке лежало это. Оставлять мотель без присмотра было слишком опасно.

Хорошо еще, что перед уходом он не забыл выключить свет и в конторе, и в комнате девушки. Но даже несмотря на это, он не мог быть на все сто процентов уверен, что какому-нибудь типу не приспичит искать ночлега именно сейчас. Это случалось не слишком часто, но время от времени звонок, подключенный к сигнальному кабелю, все-таки звенел: порой в час, а то и в два ночи. И по меньшей мере раз за ночь мимо мотеля проезжала патрульная машина дорожной полиции. Она почти никогда не останавливалась, но полагаться на это Норман не мог.

Он пробирался сквозь кромешную тьму безлунной ночи. Тропинка была посыпана гравием и потому не размокла от дождя, но за домом наверняка было очень грязно. Там останутся следы. Об этом тоже нельзя забывать. Он оставит следы, которые даже не сможет увидеть. Если бы только было немного посветлей! И неожиданно самым важным для него стало именно это — поскорее попасть туда, где не будет темноты.

Норман испытал огромное облегчение, когда наконец открыл дверь номера, затащил внутрь корзину, поставил ее на пол и включил свет. На мгновение желтые лепестки успокоили его, но потом он вспомнил, что увидит, когда войдет в ванную.

Он стоял посреди комнаты, и его била дрожь.

Нет, я не могу. Я не хочу смотреть на нее. Я не войду туда. Не войду!

Но ты должен. Другого пути нет. И перестань болтать сам с собой!

Это было важнее всего. Он должен был прекратить разговаривать сам с собой. Должен был снова обрести спокойствие. Повернуться лицом к реальности.

А что было реальностью?

Мертвая девушка. Девушка, которую убила его мама. Не слишком приятный факт и еще менее приятное зрелище, но, тем не менее, факт.

Если он сейчас уйдет, это не вернет девушку к жизни. И если он выдаст маму полиции, это тоже никак не поправит дела. В данных обстоятельствах лучшей линией поведения — и единственно возможной — было избавиться от тела. И он не должен был мучить себя чувством воображаемой вины.

Однако когда он на самом деле вошел в душевую кабинку и стал делать то, что было необходимо, его желудок не выдержал. Даже после того, как Нормана вывернуло наизнанку, сухие бесплодные спазмы продолжали то и дело сотрясать его тело. Мясницкий нож он нашел почти сразу: тот торчал из-под туловища. Его он тут же отправил в корзину. В карманах комбинезона нашлась пара старых перчаток, и он одел их, прежде чем приниматься за остальное. Хуже всего было с головой. Больше у девушки ничего не было отрезано, только страшно искромсано, и ему пришлось плотно прижать ее конечности к туловищу, чтобы завернуть тело в клеенку и запихнуть его в корзину поверх всего остального. Наконец с этим было покончено, и Норман с облегчением захлопнул крышку.

Правда, оставалось еще вымыть ванную и сам душ, но этим он займется потом, когда вернется.