— Терри Лонг, — представился он. — Вот, принес вам кресло. — И он выжидательно уставился на меня.
— Но я не… — начала я.
— Вы обещали починить его для нас. Я звонил в начале сентября, и вы сказали, что возьметесь.
— Обстоятельства меняются, — возразила я. — Новую работу я не беру.
Его лицо омрачилось. Он поставил качалку.
— Извините, — добавила я.
— И это все? Думаете, извинений достаточно?
— Поверьте, мне очень жаль. Но я не могу. Правда, не могу. Простите, — и я добавила: — Простите.
Наконец он ушел, оставив кресло. Даже его спина выглядела сердито.
Я втащила качалку в дом и, заперев дверь, понесла в сарай.
В сарае теснились стулья с прямыми спинками и поперечными перекладинами на них, угловой буфет темного дуба, шкаф из ясеня без задней стенки, георгианский письменный стол со стулом. Хотя я не заглядывала в сарай с давних пор, здесь по-прежнему приятно пахло опилками и лаком. На полу валялись ворохом кудрявые стружки. Я подобрала один светлый завиток, гадая, буду ли когда-нибудь снова работать здесь.
— Значит, ты мне не веришь?
Мы с Мэри гуляли по вересковой пустоши. Был прохладный пасмурный день. Под ногами шуршали опавшие листья. Годовалый Робин задремал, раскинувшись на спине у Мэри в «кенгуру».
— Этого я не говорила. Точнее, говорила, но… Послушай, Элли, Грег был замечательным, но не святым. Любой мужчина может сбиться с пути, если представится случай.
— Сбиться с пути? — переспросила я, начиная раздражаться.
— Все зависит от возможностей и соблазна. Первый шаг наверняка сделала эта Милена.
— Она не имела к нему никакого отношения. Как и он к ней.
Мэри остановилась.
— Если я не согласна с тобой, это еще не значит, что я не на твоей стороне. Знаешь, — она коснулась моей руки, — я ведь немного понимаю, через что ты прошла. Знаешь, что было вскоре после рождения Робина?
Меня охватило тоскливое чувство.