Похороны запомнились мне как беспорядочный набор эпизодов. Нас попросили собраться за пять минут до церемонии, назначенной на половину двенадцатого, чтобы мы уложились в отведенное время и не задерживали церемонии до и после нашей. Так мы попали в очередь возле крематория в Северном Лондоне.

Прибыл катафалк, задние двери распахнулись, показался выбранный мною гроб, плетенный из ивовых прутьев. В церковь его не внесли на плечах, а вкатили на дурацкой тележке вроде тех, на которых перевозят упаковки с товаром в супермаркетах.

Женщина средних лет, скорее всего родственница Грега, спросила, не пора ли и нам войти внутрь следом за гробом.

— По-моему, еще не кончилась предыдущая церемония, — возразила я. Как будто мы арендовали на время теннисный корт.

— Как я вам сочувствую! — продолжала родственница Грега.

Я так и не научилась достойно отвечать на соболезнования. Но на этот раз я только кивнула.

— Вы, наверное, чувствуете себя ужасно, — продолжала она.

— Да, конечно, — согласилась я. — Это был сильный шок.

Но и на этом она не успокоилась.

— Я имею в виду обстоятельства — щекотливые, иначе и не скажешь. Они не могут не… удручать.

Мне показалось, что эта женщина нарочно сует палец в мою зияющую рану, чтобы проверить, вскрикну я или расплачусь.

— Мне просто грустно — ведь я потеряла мужа, — ответила я и отошла в сторону.

Все, решительно все знали, что Грег погиб вместе с другой женщиной, и для каждого это означало, что у них был роман.