Мне хватило пяти минут. И когда закончил, Тварь стал моим послушным орудием, как и директор кооператива «Гигант».

Было в этом все-таки что-то неприятное. На мой взгляд, убить человека честнее, чем промыть ему мозги и заставить делать то, что тебе нужно. Ну да, ты оставляешь его жить, да, он снова двигается, ест, пьет, размножается, но остается ли при этом тем человеком, которым был? Что остается от личности, которую ты перекраиваешь по своему разумению?

Раб. Вот как можно назвать человека с перекроенным сознанием.

Но у меня есть оправдание. Перекроить я могу сознание только у Беса. И этот Бес уже управляет человеком, как управлял им до моего вмешательства. Так разве я перекраивал сознание человека? Я касался только исключительно Беса и не трогал мозг Носителя!

И что с того, что Бес уже стал частью его сознания, разве я в этом виноват?

Альфы – надсмотрщики над Бесами. Отцы и матери Бесов. И мы имеем право направлять их по тому пути, по которому нам нужно. Если сможем, конечно.

Я – могу.

Захлопнув могучую деревянную дверь, заперев ее на замок, устало снял с себя куртку, испорченную небольшим порезом в подмышке (Пропустил мимо себя удар ножа, но забыл про куртку. Слишком близко к телу), сбросил ботинки, но не успел пройти в комнату.

И когда она успела раздеться? В одних лишь узеньких кружевных трусиках Варя выглядела еще соблазнительнее, чем одетая и чем даже тогда, когда была в узком купальнике-бикини. Стройная, прекрасная, как мечта!

Варя шагнула вперед, впилась в мои губы долгим поцелуем, от которого перехватило дыхание, а потом сползла вниз, встав на колени, на коврик прямо перед дверью, начала расстегивать мне штаны. Я вяло сопротивлялся – мне было немного стыдно… Хоть бы в душ сходить… Все-таки вспотел, и все такое прочее…

Но было уже поздно. Она впилась в меня как пиявка, работая головой со скоростью отбойного молотка, и мне точно стало не до посторонних мыслей.

И Юля, и «сестренки» – все «тихо курили в стороне», они не шли ни в какое сравнение с этой одержимой, помешанной на сексе «суккубой». Правильно сказал ее отец – «она высосет тебя досуха и отбросит в сторону как ненужную тряпку!»

Ну… досуха или не досуха, но с первого раза она меня так и не высосала. И мы перешли в спальню.

Да, это была потрясающая ночь. Наверное, это лучший секс в моей жизни. До сих пор – лучший. Теперь мне стало ясно, почему за нее так держались мужики и почему она вертела ими так, как хотела.

Всеми, кроме меня.

Когда Варя уснула, влажная от пота и любовных соков, я осторожно взялся за ее голову руками и сделал то, что должен был сделать. А потом уснул, опустошенный и морально, и физически.

Боевой режим отнимает силы не меньше, чем ночь хорошего секса. И если ты десять раз за ночь с помощью безумной «суккубы» поднялся на вершину наслаждения, а перед этим перебил десяток человек, войдя в боевой режим, то уж точно энергии останется лишь для того, чтобы покрепче прижать к себе маленькую сладкую интриганку, за секс с которой мужчины готовы душу продать Сатане и всем его рогатым приспешникам сразу.

Я ушел утром, совсем рано. Варя еще спала – я погрузил ее в глубокий сон, внушив, чтобы она проспала до двенадцати дня. Улицы просыпающегося города были хрустяще-морозны, и от слякоти, которой он встретил меня вчера, не осталось и следа. Снежок, который деловито сгребали дворники, был девственно бел и чист, если в таком огромном, суетном городе вообще есть что-нибудь белое и чистое. Средоточие людских страстей, пороков и желаний, мегаполис дышал, как спящий, но уже просыпающийся зверь, и следил за мной полуслепыми, загорающимися огнями окнами домов.

Мне нечего было тут делать. Я сделал все, что мог. «И пусть другой сделает лучше меня».

Такси с зеленым огоньком домчало меня до вокзала по пустым, продуваемым ледяным морским ветром улицам, и скоро я уже стоял в очереди у кассы, вдыхая запах туалета, мокрых опилок, сгребаемых уборщицей, и растворимого кофе – все в равных пропорциях составляло тот неповторимый запах вокзала, с которого все начинается и где все заканчивается – как и в это декабрьское утро.