Билет в мягкий вагон взять легче, чем в любой другой – дорого, советский гражданин не ездит в мягких вагонах! А потому через два часа я уже лежал на полке, накрытый теплым одеялом, и сладко дремал. В купе я был один. Я выкупил его целиком, и как только вошел, заперся и плюхнулся на полку, чтобы наконец-то как следует отдохнуть. Обдумать все успею потом. Времени мне еще хватит.

Родной, до боли знакомый город завалило снегом. Настоящая зимняя погода. Новогодняя погода.

Все мы любим новогодние праздники, и, кстати сказать, до сих пор не понимаю – почему? Ну, почему мы считаем, что с нового года все изменится, станет лучше? Что все наши беды и тревоги останутся в старом году?

Увы, эти самые беды могут нагнать нас и через много, очень много лет. И то, что год поменял свои цифры – совсем ничего не значит. Вообще – ничего.

Белокопытов стоял на улице, возле ворот, когда я подъехал. Он чистил снег огромной снеговой лопатой, и когда такси затормозило напротив, выпрямился и долго пристально смотрел, как я выбираюсь из машины с этим дурацким старым портфелем в руках. Когда я подошел, он кивнул, не сказав ни слова, и пошел вперед, сделав мне приглашающий жест. А через пять минут мы уже сидели на кухне, друг напротив друга, и молчали. Я смотрел в столешницу, он на меня, и я чувствовал, как его взгляд буравит во мне артезианскую скважину.

– Я с ней переспал, – бесстрастно сознался я, и Белокопытов молча пожал плечами, будто для него это не было никакой новостью. И тогда я, помолчав, продолжил:

– Вы же все знали. Ведь знали же, да? И потому послали меня! И сколько раз она так делала? Три раза? Пять?

– Восемь, – мрачно кивнул Белокопытов. – С этим разом – девять.

– И вы мне ничего не сказали! Вы меня обманули! – Ярость была холодной, кипучей, как кипуч бывает сжиженный азот. Я бы сейчас мог заморозить воду, таким ледяным был мой голос.

– А если бы я сказал правду, тебе было бы легче? – Белокопытов сейчас больше походил на свой возраст. На все сотни прожитых лет. Не старый, нет. Древний. Как пирамиды. С обвалившейся облицовкой, крепкие, но такие невообразимо древние, что и представить себе невозможно. Бегут недели, годы, века… а они все стоят, стоят, стоят… и смотрят – на людей-муравьев, на мир, погрязший в страстях и войнах. И не будет людей, а они все так же будут торчать как памятники человеческой глупости и неумению видеть главное…

– Наверное, легче. По крайней мере, я бы мог вам доверять. Сейчас.

Мы помолчали, потом я запустил руку в портфель, вынул две тысячи долларов, положил их на стол:

– Ваши деньги. Не понадобились.

– Что ты с ней сделал? – тускло спросил Белокопытов, сцепив пальцы в замок и разглядывая их, будто ничего интереснее в жизни не видел.

– То, что вы и думали. То, что хотели. Ведь для того меня послали?

– Надеюсь, ты не активировал ее?

– А почему нет? – усмехнулся я и спокойно встретил яростный взгляд Белокопытова. – Нет, не волнуйтесь. Все как прежде. Только… я немного подрезал ей крылышки.

– Я не мог, Толя! Я НЕ МОГ! – Белокопытов едва не зарычал, и я равнодушно кивнул головой:

– Потому использовали меня – втемную. Вы вообще все это время, что я был с вами, использовали меня втемную. И с Сергеем – тоже. Это же вы превратили банальную схватку представителей двух школ в смертельный поединок, подогрели азарт противника. И вы уже тогда планировали использовать меня против Вари. Она вас достала, она стала слишком самостоятельной, опасной, вытягивала с вас деньги, но вы не могли ей отказать.

– Она так похожа на свою мать! – В голосе Белокопытова послышалась такая смертельная тоска, что я едва не вздрогнул. – Как я могу ей в чем-то отказать?! Ну как?! Толя, сынок, разве ты меня не понимаешь?! Ты же любишь маму, подумай – что бы ты мог сделать для нее?! Вернее, что бы ты НЕ смог сделать для нее?! Ну – что?!