Но не успел Бартон открыть рот, как Лаутеншюц продолжил:

— Кстати, Великобритания уже не «главный рынок». Надо учиться думать глобально, Чарлз. И, похоже, на это способны только американцы.

Бартон заметил оскорбление, но решил сдержаться.

— Уверяю вас, Эрнст, если Роско подберет хорошие кадры, я лично никак не стану ему препятствовать.

— Отлично. Пожалуй, Роско не помешает приглядеться и ко всей структуре банка. Ваша структура слишком ограниченна и неповоротлива. Полезно обратиться к американской модели, с перекрестными связями в пределах группы. Если нынешний персонал примет такие изменения, тогда прекрасно. Если нет, то, как вы говорите, препятствовать они не смогут.

Это возмутительно, думал Бартон, когда официант убирал закуску. Каков нахал, ведет себя как хозяин, будто он, Чарлз Бартон, у него на побегушках!

Лаутеншюц тотчас уловил его настрой. Он откровенно презирал Бартона, который занимал свой пост явно по наследству, тогда как он, сын крестьянина, обязан успехом только себе самому. Хотя пока рановато показывать ему это. Не рассчитал, нанес не в меру сильный удар, надо чуточку отступить.

— Прошу вас, Чарлз, поймите, наше правление тоже жмет на меня, хочет получить максимум от наших инвестиций. Именно я внес предложение о покупке акций «Скиддер» и потому несу ответственность. Извините меня, если я иногда чересчур увлекаюсь, стараясь вам помочь.

Бартон кивнул, слегка смягчившись. Лаутеншюц решил, что исправил положение. Хорошо, можно двигаться дальше.

— Оставим корпоративные финансы и потолкуем об управлении фондами. У меня есть кое-какие интересные соображения насчет того, как вашим менеджерам эффективнее содействовать нашим аналитикам в Цюрихе.

Бартон вздохнул. Сколько же еще времени придется угробить на этого несносного коротышку!

Телефонный звонок встревожил Эйнштейна. Он не спросил, в чем дело: если друзьям нужен его совет, он всегда рад помочь. Уже по дороге в гольф-клуб он догадался, что речь пойдет о Поппи. Он знал, как озабочены Лен и Джин, да и сам видел, до чего слаба девочка. Из-за болезни Поппи больше года не ходила в школу, и Совет посылал к Бишопам в Гантс-Хилл частных учителей. К тому времени, когда Эйнштейн познакомился с Леном и его семьей, эта система полностью отказала. Поппи принимала учителей в штыки и куражилась над ними, спрашивая, какой смысл зубрить бесполезные факты, если она все равно умрет.

Отчаявшись найти учителя, который сумел бы поладить с дочкой, Джин додумалась втихомолку подключить Эйнштейна. Он был простым таксистом, и Поппи в голову не придет, что он переодетый учитель. А Эйнштейн ловко использовал для обучения игры, поэтому строптивая девочка училась, сама о том не подозревая. На первых порах она не вызывала у Эйнштейна большой симпатии; ему тоже пришлось терпеть ее грубости, вздорность и вспышки раздражения, но в конце концов он понял, что все это маска, под которой скрыто отчаяние и панический страх. Через два-три месяца он обнаружил, что обожает Поппи ничуть не меньше, чем все остальные. Так что если для нее можно что-то сделать, то он готов.

Заезжая на стоянку, Эйнштейн увидел Лена и Терри — они шагали по восемнадцатой дорожке, поэтому он вошел в здание клуба и заказал три чашки чая. К тому времени, когда друзья вошли в клубную гостиную, чай уже стоял на столе.

Терри обрисовал ситуацию, в том числе — к смущению и неудовольствию Лена — подробно и насмешливо изложил план ограбления банка. Эйнштейн молча выслушал его, прихлебывая чай, потом раза два глубокомысленно кивнул; друзья тотчас невольно придвинулись ближе, ожидая приговора оракула. Но вместо этого Эйнштейн принялся задавать вопросы.

— Лен, какова разность между стоимостью твоего дома и суммой, которую ты должен по ипотеке?

— В лучшем случае тысяч сорок.

— Есть у тебя еще какие-нибудь ценности?

— Да нет. Ты же знаешь, машина в кредит, под залог старой. Думаю, можно немного сэкономить, если опять пересесть на «феруэй».

— Ладно. Терри, а как у тебя?