Маргарета всегда раздражалась, когда он был слишком уж честен в своих сделках, и именно она заведовала семейным кошельком. Хенри был гораздо мягче жены, решительной и прямолинейной. Он никогда не протестовал, если кто-то просил его разрешения повременить с квартплатой, но потом проситель обычно исчезал, не оставив никакого способа с ним связаться. Иногда, прислушиваясь к советам друзей и знакомых, Хенри с большим опозданием понимал, что они воспользовались его доверчивостью. Он был не из тех парней, что готовы убить, лишь бы остаться в прибыли.

Хотя на этот раз, конечно, дела обстояли иначе. На этот раз он затеял все ради своих дочерей. Думая об этом, он не мог решить, что для него важнее: выгода от сделки или возможность совершить нечто такое, что заставит дочерей им восхищаться.

Их отец занимается торговлей недвижимостью. Он — человек с деловым инстинктом. И только в преклонные годы его тяжкие упорные труды стали окупаться.

Он отошел на несколько шагов вправо и снова поднял глаза на фасад дома. Солнце слегка переместилось, и тени вокруг бордюра на карнизах стали четче. В кармане у него был комплект ключей, полученный от юриста, который занимался этой сделкой. В портфеле в файле лежал его экземпляр контракта — рядом с кредитным соглашением банка, ярко-зеленым яблоком и сэндвичем, который он собирался съесть в обед, но не успел проголодаться.

Встреча с юристом оказалась короткой. Тот явно был очень занят. Он приготовил Хенри на подпись огромную стопку бумаг.

— Рад, что мы смогли так быстро с этим покончить, — сказал юрист. — Подобные вещи иногда затягиваются из-за бюрократических проволочек.

Хенри в последний раз пробегал глазами контракт, пока юрист объяснял, что предыдущим владельцем дома была вдова, которой уже стукнуло девяносто. Она в одиночестве жила здесь же, в одной из квартир, и никто не знал, как она в таком-то возрасте умудряется со всем управляться.

Эта старушка была уже некоторое время мертва, когда один из жильцов — тот самый, что потерял жену, — учуял на лестнице странный запах. Набив жевательного табаку между губой и десной, юрист предупредил Хенри, чтобы тот остерегался этого парня. Нет никаких сомнений, что это он ее убил — конечно, жену, а не старушку. Потому что ну кто еще мог это сделать?

— Да и все тут пропахло смертью, — добавил юрист, издав хриплый смешок, а потом вдруг затих.

Вначале Хенри ощутил укол разочарования, когда понял, что совместный обед с юристом, на который он рассчитывал, не состоится. Он намеренно предложил назначить встречу на одиннадцать тридцать, чтобы, продравшись через дебри документов, вместе выйти из офиса. Вот тогда Хенри раскинул бы руки и сказал: «Ну, я как раз собрался пойти пообедать, почему бы нам не посидеть где-нибудь и не отметить это дело за бутылочкой?»

После этого они пошли бы в ближайший ресторан, и Хенри заплатил бы за обоих. Они посидели бы часок, а потом выпили бы кофе. Но оказалось, что юрист спешит на следующую деловую встречу, поэтому Хенри направился к ближайшему ларьку купить чего-нибудь перекусить. Он долго ждал у холодильной камеры, но в конце концов получил сэндвич из белого хлеба, помидоров и бекона. Он подумал, как же это напоминает ему ту давнюю поездку в Лондон с Маргаретой и детьми: ноздреватый мягкий белый хлеб, водянистые помидоры и жирный майонез, вечно остававшийся в уголках рта.

Однако разочарование от одинокой трапезы исчезло, и порог своего нового владения он пересек с по-детски пылким энтузиазмом. Он обозревал лестничную клетку: красиво отделанный потолок, гранитный пол и резные бордюры, которые вились вдоль закругленных стен. Пройдя весь вестибюль, он вышел во внутренний двор.

Все кусты, деревья и клумбы уже оголились, листья сгребли в кучу, но он представил, как, должно быть, выглядит этот дворик весной и летом. На клумбе, наверное, растут нарциссы и тюльпаны, а на более высоких участках за гранитными бортиками зеленеет трава.

За кустами сирени стояли две скамейки, столик и кирпичный мангал для барбекю, у которого даже дымоход имелся.

Он немного подумал обо всех этих разных людях, что живут в доме, который теперь принадлежит ему. Тридцать две квартиры, и в них — более шестидесяти человек. Женщины, мужчины, дети. А также собаки, кошки, экзотические рыбки и волнистые попугайчики. Замечательное чувство отцовской ответственности вдруг пронзило его, странным образом напомнив, как он впервые держал на руках Катрин. Я отвечаю за тебя, и я за тобой присмотрю, подумалось ему тогда. Теперь ему нужно присматривать за несколькими десятками людей. Головокружительная перспектива!

В тени было холодно, и Хенри обмотал свой шарф вокруг шеи. Он собирался написать квартиросъемщикам приветственное письмо. Ему всегда нравилось представляться жильцам купленных им домов и заверять их, что он не собирается вводить никаких неприятных новшеств. А дальше следовало лишь следить за тем, чтобы все шло заведенным порядком, чтобы прачечная работала как надо, чтобы перегоревшие лампочки вовремя заменялись, лестницы содержались в чистоте, а комната для хранения велосипедов не была забита детскими колясками. Когда он владел несколькими зданиями, этими рутинными хлопотами занимался специальный работник, но с одним-единственным домом он без труда справится и сам. Еще он планировал повесить в вестибюле почтовый ящик, чтобы жильцы могли оставлять там записки со своими предложениями и пожеланиями.

Он снова зашел в подъезд, и дверь за ним захлопнулась. Пожалуй, она закрывалась слишком быстро, и Хенри подумал, что нужно поменять доводчик, чтобы дверь не била детишек по лицу. Он спустился в подвал и сунул голову в прачечную. Там только что сделали уборку, и поэтому внутри стоял сильный запах моющего средства. С бельевой веревки свисали три забытых носка, все — разных цветов, из двух окошек под потолком лился свет с цокольного этажа.

«Здравствуйте, меня зовут Хенри, — начал сочинять он послание, — я — новый владелец этого дома. Я с огромным удовольствием предвкушаю, как стану заботиться о каждом из вас!» Нет. Слишком уж странно… Может, жильцов совершенно не устраивает такой подход и они не хотят, чтобы о них заботились, хотя на самом деле именно этим он и занимался.

Он понимал, что люди предпочитают, чтобы у них поменьше путались под ногами. Они хотят, чтобы все работало как следует и сверкало чистотой, но не желают видеть того, как именно это достигается. В идеале все должно происходить как бы само собой. Теперь больше никто уже не хочет видеть других людей, думал он, разглядывая прачечную.

Когда Хенри снова вышел в коридор подвала и принялся исследовать другие комнаты, в глазах у него стояла печаль. На тяжелой серой металлической двери была единственная надпись: «БЕЛЬЕВОЙ КАТОК». Хенри решил отбросить меланхолию и попытался улыбнуться. Ощущение ему понравилось, и он счел правильным сохранять бодрое выражение лица.