Лина проводила его домой, и, перед тем как он отправился в постель, они вместе попили кофе, но с тех пор прошло несколько месяцев.

Хенри взял ложку и постучал по яйцу, чтобы разбить скорлупу. Очистил верхнюю половину яйца, выдавил на тарелку шарик икры. Срезав верхушку яйца, обнаружил, что желток сварен как надо и его окружает отличный твердый белок. Это повергло его в грусть: когда завтраки готовила Маргарета, яйца неизменно были то переварены, то недоварены. Она вечно забывала их в кастрюле, и желток становился почти синим и разваливался на кусочки, если ткнуть его ложкой. Или наоборот, был таким жидким, что сразу вытекал на стол, стоило только срезать верхушку.

Он несколько раз моргнул, а потом, больше не думая, съел яйцо. Параллельно он пролистывал газету, ища рекламные объявления и светскую хронику, — вдруг там найдется что-нибудь, что поможет скоротать время.

Он пробежал глазами по объявлениям о недвижимости. Ему хотелось чего-то простого. Три года назад он владел несколькими большими объектами, которые продал, выходя на пенсию. Он получил с этого кое-какую прибыль, хоть и не такую высокую, как надеялся, — после выплаты бизнес-кредитов у него мало что осталось. Он думал, что мог бы немного потратить на совместный отпуск с детьми, но это никак не складывалось, и не только из-за денег. Лина всегда была занята у себя в Каролинской университетской больнице, Катрин полностью поглощали семейные хлопоты и работа в агентстве недвижимости. Они не могли устраивать себе отпуска в любой момент, когда им этого захочется.

Хенри бегло просмотрел остальные объявления и вскоре положил глаз на замечательный объект. Это был дом на Тегнергатан: тридцать две квартиры, красивый фасад, недавно замененные окна. Такие дома, да еще в центре, по нынешним временам найти непросто. Хенри почувствовал, что улыбается.

Цена тоже была очень хорошей, и это давало реальный шанс, что на этот раз он сможет провернуть отличную сделку, а значит, оставить семье неплохое наследство, чтобы Лина и Катрин тепло его вспоминали.

Хенри оглядел кухню. Она была чисто убрана, оконные стекла блестели. На подоконнике раньше стояли две поникшие герани, но он от них избавился. На черно-белом плиточном полу не было ни крошки. Перед плитой лежал светло-серый ковер, а на посудном шкафу стояли кружка и тарелка, из которой он вчера вечером съел перед телевизором кусок торта. На ней до сих пор лежали два грушевых огрызка, крошки бисквита и сырная корочка.

Ну а почему бы и нет, подумал Хенри. Ему ведь нужно чем-нибудь занять время. Он посмотрел на часы. Самое начало восьмого. Он решил выждать еще час, а потом позвонить.

Рассеянно скользя взглядом по газете, он наткнулся на заголовок, которого раньше не замечал. Крупные буквы кричали: «УБИЙСТВО В ГОРОДЕ ДО СИХ ПОР НЕ РАСКРЫТО». Под заголовком была фотография дома, построенного в начале прошлого века.

Да, вот уж неудачное совпадение! Он сразу узнал фасад дома на Тегнергатан из рекламного объявления: изящные двери и красивые окна с изысканными переплетами, фасад, отделанный камнем, который на снимке выглядел почти белым, но на самом деле наверняка был чуть темнее. Кадр сняли при ярком солнечном свете, делавшем все тени особенно отчетливыми.

Он внимательно прочел статью. В этом доме было совершено убийство, комментировать которое полиция отказывалась. Репортеру удалось выяснить, что жертва, женщина, которая жила в одной из квартир, вдруг исчезла и была найдена собственным мужем на полу в прихожей две недели спустя. Мужа задержали и опросили, но потом выпустили, не предъявив никаких обвинений. В данный момент полиция искала убийцу, который совершенно сбил ее с толку. На теле были обнаружены образцы ДНК, принадлежащие неизвестному лицу, и совпадений с ними в картотеке полиции не оказалось.

Хенри откинулся на спинку стула. Его тарелка была пуста, и он снова налил себе кофе. Напиток остыл, и Хенри подержал его во рту, прежде чем проглотить.

Ничего удивительного, что дом продается за такую низкую цену. Он немного подумал об этом. Спешить некуда, едва ли найдется много желающих купить это здание.

Он тщательно очистил посуду, вымыл ее и насухо вытер куском ткани, который затем прополоскал и повесил на кран. Потом принял душ, причесал свои быстро редеющие волосы, почистил зубы, а за ними и уши, потратив при этом четыре ватные палочки. Надел рубашку, брюки и спортивный пиджак и вернулся за кухонный стол.

В этот самый момент, сидя над развернутой газетой, он решился. И набрал указанный в объявлении телефонный номер.

Папа стоял возле окна Альвиной спальни в их старом доме. Ступнями он отбивал по полу неприятный, рваный ритм, соответствующий ритму музыки, которую изрыгали колонки, стоящие в каждом из четырех углов комнаты. Колонки были громадными, и музыка звучала громко. Альва не могла понять, это трехдольный или четырехдольный такт? Может, ни тот ни другой?

Папа держал руки за спиной.

— Что ты там прячешь? — спросила она. Папа улыбнулся и пожал плечами.

— Ничего, — ответил он. Альва засмеялась, как будто в жизни не слышала ничего смешнее. Извиваясь от смеха, она повалилась с кровати на твердый пол, поранив колени, которые тут же начали кровоточить, но не перестала смеяться.

— Покажи мне руки, — сказала Альва, когда смогла наконец набрать в грудь воздуха, и папа тоже рассмеялся. Он протянул к ней правую руку. Та была пуста, а папа хохотал все так же громко, протягивая к ней и левую руку, в которой тоже ничего не оказалось. Альва перестала смеяться.