– А почему у вас охранники женщины? – спросила Елизавета.
– Потому что мужчины – на войне. У нас сейчас везде женщины…
– А, ну да… Мне говорили…
– Зачем же тогда спрашиваешь?
Они помолчали. В окно смотрела серая сибирская ночь. В Сибири не бывает непроницаемо темных ночей, все ночи здесь – серые и полутемные.
– Шахта «Поварниха» – это хорошо, – сказала наконец Елизавета. – Именно то, что нам нужно.
– И что же вам нужно? – безучастно спросил Георгий.
– Нужно – нам! – отчеканила Елизавета. – И мне, и еще некоторым людям, и тебе в том числе. А главное – Германии.
– Давай обойдемся без лозунгов, – поморщился Георгий. – Говори конкретно.
– Что ж, будем говорить конкретно, – согласилась Елизавета. – Итак, шахта «Поварниха». Единственная шахта в округе, которая добывает уголь коксующихся марок. Я правильно говорю?
– Да, правильно, – удивленно произнес Георгий. – Но откуда ты знаешь?
– Это неважно, – сказала Елизавета. – Гораздо важнее другое. А именно то, что рядом находится город Сталинск. Буквально в тридцати километрах. А в нем – крупнейший на всей неоккупированной территории металлургический комбинат. Как там вы называете его в просторечье? Кажется, КМК?
– Да, – все так же недоумевая, произнес Георгий. Он пока не понимал, куда клонит Елизавета. – И что же?
– А то, что он выплавляет сталь, – пояснила женщина. – Из которой советская промышленность делает танки, самолеты, пушки и снаряды, которые затем поступают на фронт и стреляют по германским войскам. И вот: шахта «Поварниха» добывает уголь коксующихся марок, который затем превращается в кокс, который, в свою очередь, служит топливом для металлургических печей на упомянутом комбинате. Я правильно воспроизвела технологическую цепочку?
– Да…
– А отсюда вывод. Не будет угля, добываемого на шахте «Поварниха», не будет кокса. Не будет кокса – остановятся печи. Остановятся печи – не будет стали. Не будет стали – не будет танков, самолетов и пушек. Не будет танков, самолетов и пушек – нечем будет стрелять по немецким солдатам. Нечем будет стрелять – немецкая армия одержит скорую победу.
– Но… – растерянно произнес Георгий: до него наконец начал доходить смысл того, о чем так просто и логично рассуждала Елизавета.
– Ликвидировать комбинат мы не можем, – вела далее Елизавета. – В крайнем случае, мы могли бы вывести из строя какой-нибудь цех. Но это ничего не даст, так как цехов на комбинате множество. Гораздо проще лишить комбинат кокса. То есть вывести из строя шахту «Поварниха». Да, конечно: на не занятой немецкими войсками территории есть и другие шахты, которые добывают такой уголь. Но все они – далеко, и потому доставлять оттуда уголь сложно. Нужны паровозы, нужно много вагонов, а их у вас нет. А мартеновские печи могут работать только при условии бесперебойной доставки топлива. И потому, если не станет шахты «Поварниха», комбинат непременно остановится.
– И что… – заикнулся было Георгий, но не договорил. Он ощутил, что ему страшно. Вывести из строя «Поварниху» – он боялся о таком даже подумать! А еще страшнее ему казались слова Елизаветы. В них было все выверено, логично, четко. Действительно, если не станет шахты «Поварниха», то и металлургический комбинат, скорее всего, остановится или сможет работать наполовину, а то и на четверть своей мощности, а это тоже катастрофа. Не станет стали – не станет танков и пушек. Почти половины всех танков и пушек, которые выпускает советская оборонная промышленность на Кузнецком металлургическом комбинате. Это была официальная статистика, и эти цифры Георгий прекрасно знал. Да и запустить погаснувшие металлургические печи – дело непростое. На это нужно много времени, а где его взять, время? Идет война…
Но, пожалуй, самое страшное для Георгия заключалось в том, что, скорее всего, ему каким-то образом придется участвовать в ликвидации «Поварнихи», той самой шахты, на которой он трудился. Ведь не зря же Елизавета завела с ним этот разговор! О, она никогда ничего не говорит зря!