— Да недалеко от пещеры, там она одна большая, — ответил Прокофий.
— А больше ты ничего там не находил?
— Нет, больше ничего там не было.
— Зарой его там же, и забудь об этом месте, — настойчиво произнесла хозяйка. — Не ходи больше туда, и не думай о нем.
Прокофий задумался, видно, что он колеблется, что его не оставляет какая-то мысль, потом он медленно покачал головой и ответил:
— Я подумаю. Дед Анисим доверил эту тайну мне, мне с ней и разобраться надо.
— Все-таки скрываешь ты от меня что-то, — посмотрела прямо в глаза Прокофию Серафима. — Не сказывал ли дед Анисим еще что-то?
— Нет, все я тебе рассказал, ничего больше дед мне не говорил, — твердо сказал тот.
— Ну, раз так, то говорить нам больше не о чем, — поднялась из-за стола Серафима.
— Подожди, ты ничего не сказала мне, о будущем, которое бобы твои предрекают, — остановил ее Прокофий. — Что там видно?
Серафима помолчала, как будто сомневаясь в том, стоит ли говорить, но потом все-таки ответила:
— А нет у тебя пока будущего. Ничего я не увидела, нечасто у меня такой расклад на бобах выпадает, — покачала головой хозяйка. — Будь осторожен, Прокофий.
Это были последние слова Серафимы, адресованные Прокофию, больше она ничего ему не сказала и молча проводила из избы.
Летние вечера на Южном Урале долгие, здесь не так, как на юге — за несколько минут неожиданно наступает теплая темная бархатная ночь. На Урале летом темнеет долго, вечер все длится и длится, солнышко постепенно скатывается к горизонту, краски бледнеют, как бы выцветают, звуки медленно стихают, и на землю опускается тишина и темнота. Особенно хорош летний вечер на воде, к вечеру всегда исчезает ветер, вода становится теплой и тихой. Так и тянет отсидеть на берегу вечернюю зорьку и встретить закат, и неторопливо поразмышлять о чем-нибудь.
Но покой теплого летнего вечера не нашел отклика в душе у Прокофия. Когда он вышел от Серафимы, уже было темно. Прокофий не торопясь двинулся к дому, ему было, о чем подумать.
Он, конечно, не ожидал, что все так обернется. Изначально Прокофий хотел просто показать нож знахарке, и немного разузнать у нее о кладах. Может быть, она бы даже, посмотрев на нож, и сказала, связан ли он с кладом, и где этот клад искать. Но Прокофию даже в голову не пришло, что знахарка сможет так точно назвать число последних жертв ножа и свяжет все это с кладом. Конечно, он испугался, узнав, что клад охраняют души погибших, и чтобы его добыть, нужно убить четырех человек, становиться погубителем невинных душ ему совсем не хотелось.
Когда он вернулся домой, жена его уже спала — умаялась за день, в рабочих семьях люди ложатся спать рано, потому что встают засветло. Прокофий, не зажигая света, лег и подумал, что сейчас до рассвета ему не заснуть — голова гудела от множества дум. Но, как ни странно, сон пришел к нему сразу, всю ночь Прокофий проспал крепко, и на следующее утро встал с уже готовым решением.
После ухода неожиданного гостя Серафима долго не находила себе места, бралась то за одно дело, то за другое — все валилось из рук. Знахарку очень обеспокоил рассказ Прокофия и напугал нож, который тот принес с собой. На ноже было много крови, очень много. Конечно, лезвие было чистым, Прокофий постарался его очистить, да и время сыграло свою роль, но Серафима-то смотрела на нож не глазами, а внутренним взором, и он говорил ей, что в будущем этот нож может принести много несчастий. А еще и эта странная история с Анисимом. Деда Прокофия Серафима знала — не лично, а понаслышке, он очень обстоятельный, трудолюбивый, «земной», всю жизнь провел на заводе. Никто бы никогда и не сказал, что в его жизни есть что-то, что надо прятать.
И еще Серафиму смущало то, что на этот раз ее бобы подвели. После ухода Прокофия она еще два раза раскинула бобы, но они не опять не показали ей будущего — ни Прокофия, ни ножа. Такое в ее практике было первый раз. Больше гадать не имело смысла — в гадании нельзя задавать один и тот же вопрос больше трех раз, если ответа не получаешь, значит, его и нет.
После ухода гостя знахарка пожалела, что не забрала у него нож. Неизвестно ведь, что придет этому Прокофию в голову, да и бобы ничего не показывали. В конце концов, Серафима, помолившись по обыкновению, решила, что утро вечера мудрее, и легла спать.