4. XVI век: от космического эроса к бытовой этике любви

Философские трактаты о любви XVI века, хотя и не освобождаются от влияния неоплатонизма, но существенно трансформируют его: они лишаются традиционного мифологизма, становятся все более утилитарными, практическими, ориентированными не на «мировую», а на человеческую любовь. Для этого времени в поэзии и литературе господствуют споры о природе любви, о том, что любовь приносит счастье и наслаждение, с одной стороны, и муки и страдания — с другой.

Эти дискуссии о любви отражаются в популярной книге Пьетро Бембо «Азолани» (1503). В ней трое мужчин и три женщины ведут спор о любви на вилле Азола, откуда и происходит название сочинения. Оно состоит из трех книг. В первой приводятся аргументы против любви, доказывается, что она приносит несчастья и волнения. В этом смысле любовь подобна огню, который жестоко и безжалостно поражает влюбленных. Во второй книге восхваляется красота любви, ее способность приносить наслаждение чувствам. И, наконец, в третьей книге о возможной гармонии между духовной и чувственной любви, в которой интеллект побеждает безрассудность чувства.

Книга Бембо была популярна в Италии XVI века. Вслед за ней появились многочисленные сочинения, посвященные противоречивой природе любви. Известная куртизанка Туллия д’Арагона пишет сочинение «О бесконечности любви». Оно представляет живой, напряженный диалог между его автором, Туллией д’Арагоной, и известным итальянским ученым Бенедетто Варки. Сам Варки много писал о любви и красоте в духе неоплатонической философии. Ему принадлежит «Книга о грации и красоте», а также ряд лекций, прочитанных во Флоренции в 1553–1554 годах: «О некоторых вопросах любви», «О семи опасностях любви», «О живописи любви».

Прежде всего, в трактате «О бесконечности любви» почти полностью исчезает та сложная метафизика любви, которая так характерна для неоплатонических сочинений XV века. В нем имеются ссылки на Марсилио Фичино, но его имя не вызывает у автора особого пиетета. Гораздо более охотно она приводит выдержки из сочинений современных писателей — Боккаччо, Бембо, Сперони.

Предметом рассуждения участников диалога служат вопросы: бесконечна ли любовь или она носит конечный характер, что более достойно — любить или быть любимым, в чем различие в понятиях «любовь» и «любить»? Автор стремиться дать ответы на эти вопросы, но при этом она убеждена в том, что «тайна любви столь глубока, что вокруг каждого слова рождаются бесконечные споры». Поэтому сколько бы мы не рассуждали о любви, многое все равно окажется спорным и не решенным окончательно.

Пытаясь ответить на поставленный в заголовке трактата вопрос, является ли любовь конечной или бесконечной, Туллия приходит к выводу, что вполне справедлив и тот и другой ответ. Все зависит от того, о каком типе любви идет речь. Если о любви вульгарной, чувственной, то она чаще всего бывает конечной и прекращается, как только ее цель достигается. Что же касается другой любви, целомудренной, возвышенной, — то эта любовь действительно является бесконечной, не определяемой никаким пределом. «Любовь бывает двух видов: один мы называем вульгарным, или бесчестным, другой — „честным“, или целомудренным. Бесчестная любовь пристала либо людям низким и грубым, то есть с душой ничтожной и жалкой, без добродетелей и тонкости в обхождении, каким бы то ни было их происхождение; цель такой любви — не что иное, как радость породить себе подобного, не думая и не заботясь ни о чем ином. И тот, кто движим подобным желанием и любит подобной любовью, лишь только доберется туда, куда стремился, и удовлетворит свое желание, прекращает движение и не любит больше; более того, очень часто, то ли поняв свою ошибку, то ли сожалея о потраченном времени и труде, он обращает любовь в ненависть»[115].

Так обстоит дело с «вульгарной» любовью. Что же касается возвышенной, «честной» любви, то ее целью является не чувственное желание, а духовная потребность так воплотиться в любимого, чтобы составить с ним единое существо. Поэтому здесь на первом плане стоят не чувственные, а духовные потребности, хотя чувственное и физическое в этой любви так же присутствует. «Верно и то, что любящий, помимо единения духовного желает обрести с любимым союз телесный, чтоб стать единым с ним, но коль это невозможно, раз телам не суждено проникать и растворяться друг в друге, любящий не может удовлетворить такое свое желание, а потому никогда не достигает своей цели; поэтому-то он не может перестать любить и следовательно нельзя любить до определенного предела»[116].

Иными словами, истинная любовь не имеет конца, она всегда бесконечна, беспредельна; конечна лишь «вульгарная», низменная любовь.

Впрочем, Туллия, в соответствии с ее профессией, не осуждает вульгарную любовь. «Я не хочу отрицать, что в этой любви не может быть широты, то есть что не предаются ей люди великие и чистые по природе своей. А потому такая низменная и похотливая любовь может первой оказаться причиной любви честной и благочестивой, как любовь честная и благочестивая может временами переходить к любви похотливой и низменной…»[117].

Кроме того, Туллия вводит в теорию любви совершенно новый элемент, который отсутствовал в теории любви — идею разумного эгоизма как естественной основы любви. «Всякий, кто утверждает, что все влюбленные руководствуются с начала до конца собственными интересами, говорит хорошо и верно, ибо все действия начинаются в субъекте и в нем завершаются, следовательно, каждый любит поначалу только и исключительно себя самого, а затем из любви к себе»[118].

Тициан. Портрет Пьетро Бембо. 1539–1540. Национальная галерея искусства, Вашингтон

В дальнейшем эта идея получает широкое распространение. Мы находим ее у известного итальянского философа-неоплатоника Франческо Патрици, написавшего специальное сочинение «Любовная философия». Этот трактат существенно отличается от традиционных неоплатонических сочинений о любви, в нем уже нет ни мифологии, ни онтологии любви. Уже в начале трактата участники беседы, решившие выяснить вопрос о природе и типах любви, договариваются, что они оставляют в стороне все разговоры платоников о любви, которая, якобы, находится в растения, металлах, элементах и небесах, и будут говорить только о человеческой любви. Патрици делит человеческую любовь на следующие четыре типа: естественную, родственную, дружественную и плотскую, и каждому из этих типов, кроме последнего, он дает подробное описание.

Патрици доказывает, что в основе всех видов любви лежит «филавтия», или любовь к самому себе. И в любви к ближнему, и в любви к друзьям, родителям или женщине мы стремимся прежде всего к собственной пользе, к своему собственному благу. Мы любим ближнего ради своего собственного блага, ибо в отношении к нему мы должны поступать как к самому себе. От любви к друзьям мы также получаем определенную пользу. В своей любви к детям или мы также преследуем собственный интерес, так как через наших детей мы стремимся к собственному бессмертию.

Иными словами, в основе любого вида любви лежит стремление к самосохранению, к собственному интересу. Именно из этого интереса, из филавтии возникает и любовь к детям, к родителям, друзьям или к женщине. В этом нет ничего странного, ибо такова человеческая природа, основанная на любви к самому себе. Необходимо только чтобы правильно понятый личный интерес приводил к всеобщей пользе.

Необходимо отметить, что у Патрици неоплатонизм начинает отрицать самое себя. Место универсальной, объединяющей весь мир гармонии занимает личный интерес. Вместо универсальной мифологии любви Патрици выдвигает утилитарную этику. У Патрици неоплатонизм существенно видоизменяется и, по сути дела, приходит к собственному отрицанию.