Глава 8

На другой день из Киева на юг выехала легкая бричка, которую влекла тройка лошадей – не слишком бойких, но сильных. На козлах сидел малый лет тридцати, в кафтане и накинутом на плечи легком полушубке. В бричке, кутаясь в шубу, сидел барин, нанявший этот экипаж, чтобы проехать до Канева, а в случае надобности и дальше, до Кременчуга. Если бы кучера спросили, что за человек его седок – как выглядит, молод или стар, – он затруднился бы ответить. Вероятней всего, кучер, киевский мещанин Степан Кривобок, ответил бы, что барина он не разглядел. Нанял его барин на Подоле, на базарной площади. Сказал, что зовут его Георгий Сергеевич Дружинин и едет он вдоль Днепра, чтобы присмотреть подходящее поместье, ибо барин тот при деньгах и хочет стать здешним помещиком. За поездку он заплатил заранее, все пять рублей ассигнациями, так что Степан Кривобок остался очень доволен. Всех и делов-то было – провезти Георгия Сергеевича до Канева, останавливаясь везде, где он пожелает. Потом, примерно через неделю, или вернуть седока в целости и сохранности в Киев, или следовать дальше, до Кременчуга.

А как барин выглядит, Степан Кривобок в точности сказать не мог, потому что седок нанимал бричку уже вечером, в сумерках, и сам при этом кутался, словно у него зуб болел и щеку раздуло. Ну, бывает. Да кучер больно и не интересовался, какая у его седока внешность.

К ночи доехали до первого села, где можно было остановиться на ночлег. Переночевали. А когда на другое утро тронулись дальше, барин вдруг перестал кутаться, сел прямо и стал кучера о том о сем расспрашивать. И тут выяснилось, что барин Георгий Сергеевич – человек очень даже компанейский. Всем на свете он интересовался: и откуда Степан Кривобок родом, и давно ли живет в Киеве, и как промышляет извозом, и много ли платят, и что на базаре говорят – только успевай отвечать. Так, за разговорами, доехали до Ржищева, где пообедали в трактире – барин на своей, господской, половине, а Степан среди простого народа.

За Ржищевом дорога пошла вдоль самого Днепра, по высокому берегу реки. Все деревни здесь были уже приготовлены к проезду государыни-императрицы, каковой проезд ожидался вскорости, как река вскроется.

Тут ехать стали медленней, потому как Георгий Дружинин весьма заинтересовался, как деревни к императорскому проезду подготовлены. В каждой деревне он велел останавливаться и шел все осматривать. А посмотреть, если честно сказать, было что. Все избы с той стороны, какой они выходили к реке, были выкрашены краской в яркие цвета – какая желтая, какая красная, какая зеленая. Причем не просто выкрашены, а по ним были нарисованы вроде как колонны, так что выглядело все очень нарядно. Если мазанка была уже совсем ветхая и вросшая в землю, так что ей и покраска бы не помогла, перед ней ставилась декорация, вроде как в театре, и на ней рисовалась высокая изба.

Кроме того, перед избами были высажены молодые деревца и кусты, а также разбиты цветники. Тут были и рябина, и каштан, и жимолость. И мужикам было велено эти деревья и цветы каждый день поливать и содержать в порядке. А у кого дерево, не дай бог, засохнет – пускай где хочет такое же достает и заново сажает. А кто будет лениться и сей сад запустит, того светлейший князь Григорий Александрович Потемкин грозил пороть нещадно. Так что мужики старались и посаженное исправно поливали.

Барин Георгий Дружинин всем этим весьма интересовался. Каждую избу обходил и спереди, и сзади, беседовал с мужиками. Особенно интересовало барина, давно ли крестьяне в этих местах живут, не привезли ли их на берега Днепра месяц или два назад. Но все, с кем он беседовал, дружно отвечали, что живут здесь давно – кто три, кто четыре года, а кто и все шесть. Прибыли сюда в большинстве из деревень Центральной России.

– Поначалу трудно нам тут было, ваше благородие, – рассказывал какой-нибудь мужичок поумнее, выбранный Дружининым для беседы. – Оно уж больно тута непривычно! Жарко очень, зима короткая, ягоды нашей нет, ни голубики, ни брусники. И леса нету, дерево срубить негде, печки топить нечем. А потом ничего, привыкли. Разглядели, что жить тут не в пример удобнее. Земля тут против нашей вдвое, а то втрое родит. И скотину есть где держать. Потом, нас тут научили свиней разводить, чего мы у себя в Костромской губернии не делали. Так что ничего, жить можно…

Обычно после этого Дружинин спрашивал, от кого поступило распоряжение красить избы и сажать деревья, и давно ли, и отпускаются ли деньги на содержание посадок. А потом, расспросив все в одном месте, шел дальше. Такое поведение барина сильно удивляло кучера Степана, поскольку барин совсем не интересовался покупкой земли. Ну, да это его господское дело, не нашего ума, рассуждал кучер.

Так, следуя от деревни к деревни, доехали до Канева. Тут Георгий Дружинин объявил, что план его определился и они едут дальше, до Кременчуга. И на другой день тронулись дальше. Здесь некоторые деревни стояли еще не убранные к приезду высочайшей флотилии, и путешественник мог воочию наблюдать, как происходит весь процесс декорирования местности. Красились избы, сажались деревья, выравнивались и посыпались песком дорожки, ведущие от реки в гору, а на самом берегу сооружались пристани. Дружинин не поленился и побеседовал с саперным офицером, который командовал работами. От него путешественник узнал, что весь план устройства берегов Днепра к приезду государыни составлен в канцелярии наместника Новороссии князя Потемкина и лично им рассмотрен и одобрен.

Здесь Дружинин продолжил расспрашивать крестьян, правда ли они живут на этом месте или их привезли сюда совсем недавно. Но все, с кем он говорил, заявляли, что живут в этих местах уже несколько лет.

Видя, как барин обходит деревню за деревней, рыщет на задах и руками ощупывает крестьянские избы, кучер Степан, наконец, не выдержал и спросил:

– А чего вы, барин, хотите тут узнать? Покупать вы вроде ничего не собираетесь – ни разу вопроса не задали, чьи это крестьяне и сколько поместье стоит. Чего же вы ищете?

– А ты, я вижу, мужик приметливый, – усмехнулся Дружинин. – Чего я ищу, спрашиваешь? Изволь, я скажу. Ищу я, нет ли тут обмана государыни. Не хотят ли выдать пустые места за устроенные деревни, не свозят ли мужиков откуда-то издалека, чтобы они изображали здесь жизнь, подобно актерам на театре.

– Так вы, видать, царский проверяльщик? – воскликнул догадливый кучер. – Что же вы раньше не сказали? То-то, я смотрю, барин все расспрашивает, а покупкой вовсе не интересуется. Это дело почтенное – обман против государыни обнаружить. Ну и как, нашли обман?

– Нет, не нашел, – признался Дружинин. – И до Канева, и после все деревни настоящие. Правда, раскрашены они, прямо как игрушки на ярмарке…

– А как же вы хотите? – возразил Степан Кривобок. – Чтобы царица всяку грязь смотрела и вонь чуяла? Для ее царского взора вся земля должна быть изукрашена. Вот наместник князь Потемкин и старается.

– Что ж, будем считать, что твоими устами, Степан, говорит сам народ, – заключил Дружинин. – Ладно, эту часть моей проверки можно считать законченной. Теперь еще кое-что надо разузнать – и можно возвращаться.

С этого дня путешественник Дружинин стал меньше внимания уделять деревням и больше времени проводить в городах. Они посетили Черкассы, Богуслав и наконец столицу наместничества Кременчуг. Здесь Дружинин беседовал больше с купцами и владельцами мануфактур. Вопросы он задавал почти те же самые, что до этого задавал мужикам в деревнях на Днепре – давно ли основана та или иная мануфактура, или лесопилка, или мельница, или склад, где шла оптовая торговля. И вот что поистине удивительно: вопросы были те же, а ответы путешественник Дружинин получал прямо противоположные. Объехав четыре десятка предприятий в трех городах и побеседовав с их владельцами или же с управляющими, Дружинин обнаружил всего девять, основанных в последнее десятилетие. Все остальные существовали и раньше, когда земли к югу от Киева еще не были присоединены к России и входили в состав Речи Посполитой. Между тем на бумаге, в ведомостях, составленных статс-секретарем Безбородко и другими министрами Екатерины, все эти предприятия значились как созданные в ее царствование, благодаря ее усилиям – и государыня не раз упирала на эти цифры в своих переговорах с иноземными послами и в своей переписке с деятелями просвещения.