Эмигрировав в апреле 1919 г. из Одессы (где он подружился с Буниными) во Францию, Илья Фондаминский развил в Париже бурную деятельность, играя «большую роль в общественно-культурной жизни русской эмиграции. Он был одним из редакторов ведущего журнала эмиграции “Современные записки” (1920–1940). Благодаря Фондаминскому журнал был открыт для авторов различных направлений общественно-политической мысли и различных литературных течений. Так, в журнале публиковались работы Л. Шестова,

С. Франка, Г. Флоровского, Д. Мережковского; художественные произведения И. Бунина, В. Набокова, А. Ремизова, М. Алданова. Фондаминский оказывал большую помощь деятелям русской культуры. Так, он оплатил издание книг (восемнадцать тысяч франков) тех авторов, чьи работы были напечатаны в журнале, помогал начинающим писателям, занимался организацией различных литературных вечеров, в том числе В. Набокова. По инициативе Фондаминского и во многом на его средства был создан Русский театр в Париже. В эмиграции Фондаминский постепенно стал консервативно-христианским мыслителем. В журнале “Современные записки” публиковалась серия из 17-ти статей Фондаминского под общим названием “Пути России”, где, в частности, самодержавие названо “политической верой русского народа”, а Московское царство – “высшим раскрытием русской идеи в прошлом”. Фондаминский видел спасение России в своеобразном синтезе идей христианства, социализма, самодержавия и свободы. Он считал, что небольшая группа его единомышленников может изменить судьбу России, и мечтал о создании своеобразного “ордена” для осуществления этого. Фондаминский был инициатором и редактором журнала “Круг”, объединившего молодых русских литераторов, многие из которых находились под влиянием <его> идей <…>. Фондаминский был также редактором христианских религиозно-философских журналов “Путь” и “Новый град” и оказывал им финансовое содействие»¹⁷⁷.

Из убежденного социалиста-революционера еврейского происхождения Фондаминский очень быстро превратился в верующего христианина. Большую роль в его духовном перерождении, несомненно, сыграло тесное дружеское общение с его однопартийцем, поэтом и общественным деятелем Елизаветой Юрьевной Кузьминой-Караваевой¹⁷⁸. В годы нацистского лихолетья Илья Фондаминский, как еврей, и мать Мария – за помощь преследуемым гестапо евреям, были отправлены нацистами в концлагеря уничтожения¹⁷⁹, где и погибли.

«Илья Фондаминский был праведник. Так говорят о нем все его хорошо знавшие. Не все одинаково, но в долгом о нем разговоре слово это мелькнет неминуемо. Трудно думать, что вот среди нас, в нашей плохой и злой жизни жил человек, которого можно назвать таким именем. Жил нашей жизнью среднего русского интеллигента, не проповедовал, не учил, не юродствовал и был праведником. Достоевский, рассказывая о таком же праведнике, сделал его эпилептиком и даже назвал “идиотом”. Это необходимо было, чтобы легче, убедительнее и приемлемее стало такое чудо – жизнь праведника среди нас. В своей прекрасной статье о нем (Новый журнал, книга 18я) Г. П. Федотов¹⁸⁰, называя И. Фондаминского праведником, делает странное замечание: “Правда, шансов на канонизацию у него, еврея и эсера, не много…”¹⁸¹ Но разве апостолы и святые ранней зари христианства не были почти сплошь евреями? И разве не было среди канонизированных праведников людей с самым лютым звериным прошлым, пострашнее эсеровских речей Илюши Фондаминского? Но в этих строках превосходной статьи Г. П. Федотова очень значительно, что такой вопрос, хотя бы с полуотрицательным ответом, мог быть поставлен. <…> Многие ставили ему в упрек, что в привязанности его нет горячей любви, что он “тепленький” и любит всех одинаково, а каждому другу, естественно, хочется быть исключительным и единственным. <…> Я никогда не упрекала его за тепленькую любовь. Ведь эта всемирная любовь, любовь жертвенная к человеку, а главное, мука за его страдания, это и был его тайный, подспудный огонек, пламени которого мы не видели, но тепло чувствовали. Это и есть идеальная христианская любовь, та самая, которая “не ищет своего” и которую с таким трудом воспитывают в себе монахи. <…> Он очень увлекался своей работой – писал “Пути России”. Но и вся жизнь его, обращенная к людям, была очень деятельная. У него был необычайный организаторский талант. Думаю, что и развился у него этот талант от постоянного старания помочь людям, придумать для них какой-нибудь выход. Так он устроил ряд докладов, чтобы спасти “Современные записки”. Основал орден “рыцарей русской интеллигенции”. Рыцари бегали, продавали билеты, создалось соревнование, и дело удалось великолепно. Чтобы поддержать парижских поэтов, основал “Круг”, члены которого должны были продавать книжку очередного поэта и на вырученные деньги печатать книжку следующего. Все было организовано умно и осторожно, самолюбие не было задето, каждый работал для себя и для других, и не чувствовалась рука благотворителя, которая все-таки создавала и направляла все дело.

<…> Когда началось немецкое наступление, я, по совету Илюши, уехала в Биарриц¹⁸². Сам Илюша тоже скоро уехал. Мне рассказывали его друзья, с которыми он проводил свое последнее лето где-то около По¹⁸³, о том душевном смятении, в котором он находился, не зная, как поступить. Его звали в Америку, и уже все было готово для его отъезда. Там были почти все друзья и единомышленники, весь тот культурный центр, к которому принадлежал Илюша. И там была возможность жить и работать. Но во Франции оставались те, которые уехать не смогли. Оставался лучший его друг, Мать Мария, и многие тихие, невидные и безымянные, духовно с ним связанные. И ему было бы стыдно перед ними за то, что поберег себя. Нет, он уехать не мог. Перед ним уже обозначилась другая дорога. И он вернулся в свой пустой жуткий дом. Вернулся ждать – да свершится. <…>

Немецкую победу Илюша переживал очень тяжело. <…> Еще до моего отъезда он часто в каком-то истерическом исступлении говорил мне: “ <…> Не падайте духом! Демократии победят. В конце концов, они должны победить. Верьте мне”. У него была великолепная библиотека. Многие советовали ему до победы демократий раздать ценные книги спрятать их у арийских друзей. Он не слушал и не интересовался такими советами. <…> Какой-то культурный немец заинтересовался его библиотекой. Пришел, посмотрел на книги, посоветовал Илюше их продать. Илюша объяснил, что книги ему нужны для его большой работы. Немец пожалел, что книги нужны, и ушел. А через несколько дней явился в отсутствие Илюши с солдатами и с заранее заготовленными ящиками, уложили и увезли всю его библиотеку. Он тогда не уехал и даже не скрылся, не ушел из дому. Покорно ждал. Иногда входил в свой большой кабинет, смотрел на ободранные полки, на ограбленные шкапы, говорил растерянно: – Как же я буду работать без книг? Но печалился недолго. – Как-то нехорошо, чтобы в распоряжении одного человека была такая масса книг. Ведь я преспокойно могу ходить в Национальную библиотеку. Так он и сделал. И работы не прерывал. Писал свои “Пути России”. <…> Конец Илюши Фондаминского покрыт тайной. Следы потеряны. Прошел слух, будто ему удалось пробраться в Россию, что даже кто-то слышал оттуда его голос по радио. Но это уже легенды. Никто ничего не знает, и никто не хочет простой, злой правды. Утешаем друг друга легендою, хотя правда его выше нашей утекающей фантазии. Жил праведником и принял мученическую смерть добровольно и радостно»¹⁸⁴.

Хотя архив Ильи Фондаминского, конфискованный гестапо, считается утерянным, его деловая переписка с Буниным по счастью сохранилась в архиве журнала «Современные записки» и в настоящее время полностью опубликована¹⁸⁵.

Вспоминая Илью Исидоровича Фондаминского-Бунакова, даже отнюдь не склонный курить кому бы то ни было фимиам В. Набоков-Сирин, в своей книге «Память, говори» писал, что с Буниным «мы встречались довольно часто, но всегда на людях, обычно в доме И. И. Фондаминского (святого, героического человека, сделавшего для русской эмигрантской литературы больше, чем кто бы то ни было, и умершего в немецкой тюрьме)» ¹⁸⁶.