В области поэзии Дон-Аминадо ничего больше интересного не создал и за 12 послевоенных лет жизни выпустил всего две книги – «В те баснословные года» (Париж: 1951) и «Поезд на третьем пути» (Нью-Йорк: «Издательство им. Чехова», 1954), относящиеся к разряду воспоминаний.
Итог же своей эпохе Дон-Аминадо подвел в 1951 г. следующим четверостишием:
Леонард Розенталь (19 декабря 1875 (1874), Грозный Терской обл. – 16 июля 1955, США)
Русское Зарубежье, формировавшееся в начале века из малоимущих беженцев, потерявших на родине все свое состояние, включало в себя и прослойку богатеев – людей разных национальностей и сословий, имевших солидные капиталы за рубежом. Отдельные представители этой категории беженцев – в большинстве своем из числа состоятельных евреев, для которых русская культура являлась составной частью их личностной идентичности, выступили в качестве опекунов литераторов-эмигрантов. Последние находились в положении действительно «отчаянном», поскольку (здесь Иван Бунин – типичный пример) «в России не приобретали “кормящей” специальности, и лишь немногие из них взялись за другие промыслы, так что русско-еврейская традиционная благотворительность, роль русско-еврейских меценатов, щедрых и культурных русских евреев оказалась особенно важной, спасительной»161.
Так, например, в дневнике Бунина от 11 апреля 1922 года имеется следующая запись: «В 5 у Мережковских с Розенталем. Розенталь предложил нам помощь: на год мне, Мережковскому, Куприну и Бальмонту по 1000 франков в месяц»162.
Леонард (Лазарь) Михайлович Розенталь – ювелир, коммерсант, промышленник, меценат, родился во Владикавказе, в богатой семье горских евреев. Из России его родители перебрались на жительство в Турцию, где взяли себе немецкие имена. Четырнадцатилетним подростком Леонард оставил семью и уехал во Францию. В Париже он учился в «Коммерческой школе на улице Трюдейн» («l’Ecole commerciale de la rue Trudaine»), работал в знаменитой фирме хрустальных изделий «Баккара»163, подвизался на ювелирной бирже164. Свое состояние Розенталь сделал на добыче и продаже жемчуга, основав с братьями165 фирму «Leonard Rosenthal et freres», которая вплоть до 1930-х годов была ведущей по торговле жемчугом во Франции.
Розенталь построил в Париже около 30 коммерческих зданий, среди них кинотеатры «Нормандия» («Le Normandie»), «Аркады» («Les Arcades des ChampsElysees») и «Порталы» («Les Portiques») на Елисейских полях.
С 1926-го Леонард Розенталь являлся крупнейшим пайщиком кинокомпании Societe Generate de Films, где, в частности, выступил в качестве продюсера фильма «Сентиментальный романс» («Romance sentimentale») режиссеров Г. Александрова и С. Эйзенштейна (1930)166.
Прославился Леонард Розенталь и как филантроп. После Первой мировой войны он за свой счет содержал 100 русских детей-сирот, построил для них приют и политехническую школу Ecole Rachel (Ecoles d’Enseignement Technique gratuites – Section Feminine, 8 Rue Quinault – Paris. 1930)167. К 1927 году его благотворительной поддержкой было охвачено более 20 тыс. человек. За свою благотворительную деятельность Леонард Розенталь был награжден орденом Почетного легиона.
Удивительным образом этот человек, не имевший по сути своей корневых связей с русской культурой168, испытывал к ее представителям в изгнании большой интерес и сочувствие. Являясь членом Попечительского совета Комитета помощи русским ученым и писателям во Франции, Леонард Розенталь в течение ряда лет оказывал материальную поддержку И. А. Бунину, Д. С. Мережковскому, А. И. Куприну, К. Д. Бальмонту, М. И. Цветаевой и др.
Из дневника Бунина от
«Вчера были у «короля жемчугов» Розенталя <…>. Рыжий еврей. Живет <…> в чудеснейшем собств<енном> отеле (какие гобелены, есть даже церковные вещи из какого-то древн<его> монастыря). Чай пили в садике, который как бы сливается с парком (Monceau) <…> Сам – приятель Пьера Милля169, недавно завтракал с А. Франсом170. Говорят, что прошлый год “заработал” 40 миллионов фр.».171
Писатели, совсем еще недавно вполне благоденствовавшие в царской России, «подачки» Розенталя брали, но и мучились от этого ужасно. «Гордость и тщеславие выдумал бес», – утверждал поэт елизаветинской эпохи Александр Сумароков (1717–1777).
У писателя же, особенно знаменитого, этих двух качеств всегда хоть отбавляй, а вот с деньгами туго. В эмиграции, как известно, почти все русские литераторы были «на нуле». Приходилось подлаживаться. Но порой вежливо выслушивать наставления меценатов гордость да заносчивость не позволяли. Вот Бунин и Мережковский, сохранявшие еще, по-видимому, в начале своей эмигрантской жизни «ершистость» русских знаменитостей, и не вытерпели. Посчитав вполне невинные на сторонний взгляд замечания Розенталя, сопровождавшие его «подачки», за унижение, они с ним рассорились. На эту тему имеются письма Зинаиды Гиппиус Владимиру Злобину172 (от 6 декабря 1922 года) и М. С. Цетлиной (от 8 декабря 1922 года).
«Голубое письмо заставило вас несколько замолчать. Огорчило, обидело? Ой, не надо бы!
А у нас случилась полная финансовая катастрофа. Розенталь на звонок Д<митрия> С<ергееви>ча (Мережковского. –
Словом, конец Р<озенталь>ским благодеяниям! Бунин, можете себе представить, в каком состоянии. Главное – неизвестно, неужели он и Куприну, и Бальмонту тоже отказывает? В каком же мы перед ними положении? Они совсем погибают. На днях и мы начнем погибать <…> Бунин написал Роз<ента>лю письмо объяснительное – как же, мол, вы не предупредили? (На письмо это – никакого ответа. Д<митрий> С<ергеевич> решил завтра и не звонить.) Но ведь это нечто невероятное. Только что накупил ограбленных из церквей изумрудов у б<олыневико>в, а нас побоку. Да и как это нестерпимо унизительно. И, знаете, даже невыгодно жить на благотворительность: тотчас же сами дамы принимают другую аттитюду. Розенталь что-то наговорил. <…> Ну, не стоит входить в это, довольно факта, что мы имеем (с отвращением) эти 12 тысяч, да старых всего 56, и больше – ничего, и никаких перспектив. И мерзкий осадок на душе.
<…> Ваша 3. Н.»
«Дорогая Марья Самойловна.
Вчера вечером поздно, в дождь, пришел к нам Ив<ан> Ал<ексеевич> совершенно расстроенный и разбитый; он только что встретил на улице Куприна, кот<орый> рассказал ему следующее: в понед<ельник>. Куприн и Бальмонт нашли под своими дверями по записке, вызывающие их во вторник к Розенталю. Они явились, и